Искра жизни
Шрифт:
— Спасибо. Я курю только сигареты.
— Ах, да. Я все время забываю. Тогда курите свои сигареты.
Вебер подавил в себе ухмылку. Он извлек из кармана свой плоский золотой портсигар и постучал сигарету, утрясая в ней табак. В 1933 году табакерка принадлежала советнику юстиции Арону Вейценблюту. Она оказалась удачной находкой, в которую хорошо вписывалась монограмма «Антон Вебер». Это была его единственная добыча за все минувшие годы. Сам он довольствовался малым и не интересовался, у кого что есть.
— Тут поступило предписание, — сказал
Вебер взял лист бумаги. Он читал медленно и долго. Нойбауэр начал терять терпение.
— Остальное не столь важно, — сказал он. — Главное — вот этот пункт насчет политических заключенных. Сколько у нас еще таких примерно?
Вебер бросил бумагу. Она скользнула по полированной поверхности стола, натолкнувшись на маленькую стеклянную вазу с фиалками.
— В данный момент не скажу точно, сколько всего, — ответил он. — Думаю, примерно половина от общего числа всех заключенных. А может быть, чуть больше или меньше. Все те, что с красным уголком. Иностранцы, разумеется, не в счет. Вторая половина — это уголовники, затем гомосексуалисты, исследователи библии и всякие прочие.
Нойбауэр поднял глаза. Он никак не мог понять, сознательно ли Вебер прикидывается дурачком. Тем более что его лицо ничего не выражало.
— Я не это имею в виду. Люди с красными уголками ведь не все политические преступники. Не в смысле этого предписания.
— Разумеется, нет. Красный уголок — это весьма условная общая классификация. Сюда относятся евреи, католики, демократы, социал-демократы, коммунисты и еще бог знает кто.
Нойбауэру все это было хорошо знакомо. Только чего ради десять лет спустя Вебер решил просвещать его. Ему вдруг показалось, что начальник лагеря снова потешается над ним.
— Как насчет действительно политических заключенных? — спросил он с невозмутимым видом.
— Это в основном коммунисты.
— Можно назвать точные цифры, а?
— Достаточно. Это отражено в документах.
— У нас здесь сидят и важные политические деятели?
— Я дам указание проверить. Возможно, еще есть некоторое число журналистов, социал-демократов и демократов.
Нойбауэр отогнал от себя дым сигары «Партага». Удивительно, как быстро сигара успокаивает и настраивает на оптимистический лад!
— Хорошо! — проговорил он добродушно. — Сначала отметим сам факт. Дайте указание проверить списки. Мы ведь всегда сможем подправить данные в зависимости от того, сколько людей нам потребуется для отчета. Вы согласны?
— Безусловно.
— Это не очень срочно. У нас примерно две недели в запасе. А это приличный период времени, чтобы кое-чего добиться, не так ли?
— Безусловно.
— Кроме того, кое-что можно пометить задним числом. Я имею в виду то, что все равно произойдет. Не надо больше фиксировать имена людей, которые очень скоро умрут. Это все пустые хлопоты и порождает ненужные встречные вопросы.
— Безусловно.
— Слишком много таких у нас все равно не будет; я имею в виду, что это не бросится в глаза…
— Нам это
Он знал, что Нойбауэр имеет в виду, а Нойбауэр, и свою очередь, знал, что Вебер его понимает.
— Незаметно, само собой разумеется, — сказал он. — Все надо организовать по возможности незаметно. Здесь я ведь могу на вас положиться…
Он встал и осторожно поковырял разогнутой канцелярской скрепкой кончик сигары. Нойбауэр слишком торопливо надкусил, и вот теперь она погасла. Фирменные сигары никогда нельзя надкусывать, можно только осторожно надламывать или, в крайнем случае, надрезать острым ножичком.
— Как идет работа? У нас есть, чем заниматься?
— Во время бомбардировки здорово пострадал медеплавильный завод. Мы приказали людям начать расчистку. Остальные коммандос работают как и прежде.
— Расчистка? Хорошая идея. — Сигара снова загорелась. — Сегодня Дитц говорил со мной об этом. Надо привести в порядок улицы, снести разрушенные бомбами дома. Городу требуются сотни людей. Это же бедствие, а у нас самая дешевая рабочая сила. Дитц за это. Я тоже. Нет основания быть против, а?
— Нет.
Нойбауэр стоял у окна и смотрел вдаль.
— Тут поступил еще один запрос насчет запасов продовольствия. Нам следует быть экономными. Что можно сделать?
— Выдавать меньше продовольствия, — лаконично ответил Вебер.
— Здесь нельзя переусердствовать. Если люди будут валиться от изнеможения, они не смогут работать.
— Экономить можно на Малом лагере. Там полно бесполезных едоков. Кто умирает, тому уже не нужна еда.
Нойбауэр кивнул.
— И тем не менее вы знаете мой принцип: всегда человечность в пределах возможного. Если это выходит за рамки, действует другой принцип: приказ есть приказ…
Теперь оба стояли у окна и курили. Они спокойно и по-деловому беседовали, как два порядочных скототорговца на бойне. За окном на клумбах, окружавших дом коменданта, работали заключенные.
— Я велел здесь для обрамления посадить касатик и нарциссы, — сказал Нойбауэр. — Прекрасное цветовое сочетание — желтый с голубым.
— Да, — ответил Вебер без особого энтузиазма. Нойбауэр рассмеялся.
— Наверно, вам это не очень интересно, а?
— Не очень. Моя страсть — кегли.
— В этом тоже что-то есть. — Нойбауэр еще немного понаблюдал за работавшими. — А как дела у лагерного оркестра? Эти парни здорово обленились.
— Они играют при выходе на работу и отправлении маршем и еще два раза в неделю после обеда.
— Какой толк рабочим коммандос от их игры после обеда? Распорядитесь, чтобы они играли еще час после переклички. Это полезно для людей. Развлеките их. Особенно сейчас, когда придется экономить на еде.
— Я дам указание.
— Мы вроде бы все обсудили и понимаем друг друга.
Нойбауэр вернулся к письменному столу, открыл ящик и достал маленькую коробочку.
— Вот еще один сюрприз для вас, Вебер. Сегодня получил. Думаю, что доставит вам радость.