Искра
Шрифт:
Когда Рип исчезает и его место занимает король Ревингер, все его тело трясется. Он ведет мускулистыми плечами, и на шее под кожей проступают темные коварные линии. Они расползаются до его подбородка, как корни в поисках более благодатной почвы.
Я втягиваю воздух, пытаясь побороть осевшую в животе тошноту. Но, прежде чем она успевает поглотить меня полностью, его сила стихает. Мое тело с облегчением обмякает, и я, дрожа, смотрю на него.
Перевоплощение завершено, и когда он снова открывает глаза, в них нет знакомой черноты. Вместо того я
Отвернись, убеждаю я себя.
Я должна отвернуться, потому что каждый раз, когда наши взгляды пересекаются, внутри у меня все переворачивается, в груди ноет, и появляется ощущение, будто я не знала его вовсе.
Сердце снова начинает гулко биться, но я не знаю, в чем причина: в том, как воздействует на меня его сила, или потому что он пугает меня в этом обличии, – меня пугает король Ревингер. Забавно, что он прячет шипы и чешуйки и вместе с тем становится еще более пугающим.
Мне не по душе видеть этот облик. Сколь бы ни пыталась я убедить себя, что это просто Рип, он все равно кажется мне незнакомцем. Незнакомцем, которому я не осмелюсь довериться.
Мое беспокойство превращается в страх, я поворачиваюсь и, спотыкаясь, иду в спальню Мидаса от необходимости оказаться от Ревингера как можно дальше, от необходимости сбежать.
Но успеваю сделать лишь пару шагов, потому что спотыкаюсь обо что-то, лежащее на полу. Мне удается обрести равновесие, не грохнувшись на пол, и только тогда я понимаю, что споткнулась о тело.
– Великие боги… – Поднеся руку ко рту, я с ужасом смотрю вниз на распростершегося у моих ног человека.
Глаза стражника закрыты, а рот разинут. Золотые нагрудные доспехи блестят, но под ними кожа поблекла и стала серого цвета. Как виноград, сорванный с черенка и брошенный на землю вянуть на солнце.
Я быстро перевожу взгляд на второе тело – еще один стражник в том же состоянии. А потом еще один, еще и еще.
Из горла у меня вырывается сдавленный крик, а в ушах звенит от леденящего кровь страха. Но я не в силах отвести взор от лежащих ничком трупов, от высушенных глаз, в которых застыл ужас. Не в силах отвернуться от потрескавшихся губ или впалых щек.
Потому как… вот на что способен Ревингер.
В один миг все эти стражники живы, а в следующий – от них остается всего лишь высушенная кожа.
Чувствую, как от сбивчивого дыхания поднимается и опускается грудь, но как бы часто я ни дышала, воздуха мне не хватает, потому что в голове гудит одна-единственная мысль.
А поступила бы я так же?
Если бы солнце не село и моя сила золотого прикосновения еще была в действии, смогла бы я взломать эту дверь, стала бы я той, кто убил стражников вместо Ревингера?
Чувствую, как подступают слезы. Возможно, пелена перед глазами – это единственный способ моего тела защититься, но он безуспешен.
Помогает только, когда Ревингер встает передо мной и загораживает вид. Я веду взглядом вверх по его
– Ты должна дышать, Аурен.
– Я и дышу, – огрызаюсь я.
– Ты часто дышишь и задохнешься, если продолжишь в том же духе, – спокойно отвечает он. – Ты когда-нибудь видела, как золотится смерть только в твоей силе?
Я горько усмехаюсь.
– Я повидала множество смертей.
Старые стертые воспоминания прорываются одно за другим. Я повстречалась со смертью в ночь, когда меня выкрали из дома, и с той поры она неотступно за мной следовала.
– Эти люди не заслужили такого, – говорю я и сердито смахиваю слезу, упавшую с ресниц.
– Не соглашусь. Они удерживали тебя против воли.
Я с яростью смотрю на него.
– Они всего лишь исполняли приказ. Делали то, что им велено. – В голове возникают мысли о том, что велели делать мне. – Я не хотела… – Не выношу, когда мой голос прерывается. – Этого.
Я задыхаюсь от чувства вины, которое в тишине словно становится еще более осязаемым.
– Эти твои золотые глаза… такие выразительные, – шепчет Ревингер. – В один миг в них ненависть, а в следующую – любовь.
Он устремляет на меня зеленый, как лес, взгляд и поднимает руку, а я инстинктивно вздрагиваю. В ответ на мой отклик Ревингер замирает и мрачнеет.
– Я не причиню тебе боли, Золотая пташка.
Выражение моего лица подсказывает ему, что уже причинил.
Стиснув челюсти, он поворачивает руку, словно прокручивает невидимую рукоятку. Темные линии его магии медленно обвиваются вокруг ладони, обхватывая пальцы подобно вьющимся стеблям лозы.
Я чувствую, как меня снова легонько касается его сила, напоминающая дуновение ветерка. Готовлюсь к приливу тошноты, но она не наступает. И волны гнилостной дурноты тоже сейчас не ощущаю. На вдохе магия ухватывается за воздух призрачной дымкой, наполняющей грудь жизнью.
Я не съеживаюсь, не давлюсь и не падаю без сил на пол. Меня не тошнит. Наоборот, вокруг нас гудит энергия, и каждая моя лента вытягивается, а спина покрывается мурашками.
Внезапно в комнате раздается кашель, и я встревоженно подпрыгиваю, резко повернувшись на звук.
– Что…
Все лежащие вокруг меня стражники переворачиваются или садятся, надрываются от сухого кашля, который дерет им глотки наждачной бумагой, и пытаются втянуть воздух потрескавшимися губами.
Округлив глаза, я резко смотрю на Ревингера.
– Как ты… я думала, они мертвы!
Он снова опускает руку, и линии исчезают с его ладони.
– Были бы мертвы, если бы я подождал еще немного. Гниющее тело можно обратить вспять только спустя определенное количество времени.
Я недоуменно таращусь на него и качаю головой, пока солдаты поднимаются на ноги. Они сбиты с толку и выглядят так, словно посмотрели Смерти в лицо и не уверены, как им удалось пересечь черту и вернуться к жизни.