Искры гнева (сборник)
Шрифт:
Балыга поднялся, подошёл к татарчуку, открыл ему рот, заглянул.
— Значит, беглец от Шидловского?
Гасан кивнул головой.
— Шидловского… — сказал многозначительно полковник и переглянулся со Сторожуком. — Бригадира Фёдора Шидловского… Отведите в хату! — приказал он казакам.
Татарчук повеселел. Выпрямился. Широко открытыми глазами глянул перед собой, задержал взгляд на Головатом. На порозовевшем от радости и волнения лице юноши скользнула едва уловимая улыбка.
Завтракали за тем же длинным столом посреди дворика. Приятно пахло свежеиспечённым
— Эту чарку я поднимаю за славное рыцарство, — начал торжественно Балыга, — и за одного из них — господина Головатого!
— За наше соглашение, — вставил Сторожук.
— Да, за наше соглашение, за то, чтоб люди, которые осядут здесь, в Приазовье, имели охранные ярлыки и безопасность, — подтвердил полковник.
Головатый поблагодарил и сказал, чтобы работных людей, строящих крепость, вписали в реестр, который будет создаваться кошем. Прислушиваясь к обещаниям полковника, он думал: "Ничего, когда сюда соберутся бедняки, мы добьёмся своего. У самого чёрта вырвем эти ярлыки…"
Во время разговора о крепости строитель Маслий сказал, что ему нужны срочно для работы люди. Головатый посоветовал снарядить гонцов-вербовщиков, а в какие сёла и хутора они поедут и к кому именно должны обращаться в тех поселениях, он скажет, когда вербовщики будут готовы выезжать в дорогу.
Допив свою чарку, Гордей поспешил на улицу, где его ждали Хрыстя и Семён.
Завтрак Балыга и Сторожук уже вдвоём продолжали в хате. Они выпроводили всех, кроме Гасана, который должен был стоять у двери, чтоб никто непрошеный не мог к ним войти.
— А вы, пан судья, умненько придумали, как уломать этого бунтовщика, — начал Балыга, наполняя бокальчики водкой, и довольно усмехнулся, — ей-богу, умненько.
— Вы тоже хитро сказали о ярлыках, — усмехнулся и Сторожук. — А Головатый, кажется, начал было понимать, что кош алешковцев на землях крымского хана, а здесь Дикое поле. Но когда вы пообещали эту безопасность, он, не докумекавши, успокоился и начал за реестр…
— Обещанка-цяцянка, а дурню… — Балыга скрутил дулю, взмахнул рукой и с удовольствием выкрикнул: — Вот!
Оба весело расхохотались.
— Пусть тешится!
— Ишь, реестра захотелось!..
— Скоро перехочется…
— А работных для нас он найдёт…
— Найдёт. Работные, конечно, будут.
— Сегодня нужно послать нарочных в Алёшки, — будто кому-то приказывая, сказал Балыга. — Пусть растолкуют там, что мы делаем и что будем делать. Об этом самом нужно сообщить и нашим соседям в Черкасске. А в первую очередь в Белгороде и Изюме.
— С Шидловским нам придётся подружить, — сказал с ударением Сторожук, — сосед значительный.
— У нас с полковником, то есть с бригадиром Шидловским, нет ничего спорного.
— Размежуемся, как добрые соседу.
— На земли его не заримся.
— И людей из Слобожанщины заманивать не думаем.
— А если
— Тогда он и будет отвечать.
— Верно.
— Мы можем Шидловскому даже возвратить его безъязыкого слугу.
— А может, лучше пусть выкупит?
— Правильно, если нужен, выкупит.
Гасану не всё было ясно из разговоров двух подвыпивших урусских эфенди. Но кое-что он понял. Нужно было обо всём этом кому-то рассказать. А кому? Единственные друзья у него здесь — Хрыстя и Семей. Однако что они могут сделать, когда сами ищут защиты. А может, Головатому? Наверное, ему интересно будет знать, о чём говорили эти люди. Но где его найти?..
Не густо людских поселений в Дикополье. Домики, хижины, землянки-норы, шалаши жмутся друг к другу на берегах речек в зарослях дебрей, замерли, чтобы быть незаметными, чтобы спрятаться от опасности. Далеко они одно от другого, связывают их только прорезанные колёсами дороги или протоптанные в чаще и в травяных зарослях едва заметные извилистые тропинки. Благодаря этим дорогам и тройникам радостная или печальная весть быстро передастся от поселения к поселению, от человека к человеку.
И это волнующее известие тоже быстро разлетелось по Дикополью.
"На берегу Азовского и Кальмиуса начинают новое сооружение…"
"Возводят крепость…"
"Туда, на Кальмиус, говорят, зовёт Головатый…"
"Тот, побратим Сирка…"
"Тот, который ходил на Дону с Кондратом Булавиным…"
"Который водил на бой бахмутских солеваров…"
"Говорят, обещают убежище…"
"Пойти бы туда…"
"Пойдём…"
И люди шли. Шли по одному, а больше группами. Ведь в такую-дальнюю дорогу, да ещё осенней порой, одному отправляться опасно.
…В те дни, собравшись тайно, двинулись в путь и подневольные помещика Синька. Повёл их крепостной Тымыш Тесля. Позади людей брели две клячи. Одна с обеих сторон была обвешана сумками, мешками, скомканными свитками, на другой кроме всевозможных узлов висели ещё две большие саквы, в которых сидели, выглядывая оттуда, как птенчики из гнезда, четверо Тымышевых детей, старшенькая шла рядом, держась за полу материнской свитки.
На рассвете беглецы подошли к хутору Зелёному. Боязливо озираясь и прислушиваясь, нет ли чего подозрительного, не слышно ли топота и голосов погони, вошли в хутор. Надо было где-то спрятаться и отдохнуть. Они понимали: сделать это не так просто. Ведь их много, и не каждый даст приют незнакомым людям с лошадьми и домашними пожитками.
День только начинался. На улицах — ни души. Тишина. Лишь с западного конца хутора доносился звонкий перестук молотков. Беглецы направились на эти звуки.
В кузнице работали мужчины и женщина. Тымыш, не скрывая, сказал им, что они бегут на юг, к морю. Идут только ночью. А днём прячутся. Вот уже третью ночь. До этого дневали в лесных чащах, буераках. Очень утомились, обессилели…
Беглецов впустили во двор, накормили, потом проводили их в глубокий овраг и спрятали в норах, из которых раньше брали уголь.