Искры завтрашних огней
Шрифт:
Покопошившись толстыми пальцами в затянутом шнурке, Жбан, наконец, вытряхнул из кошелька раскатившееся по столу содержимое. Разровнял ладонью, прикидывая что-то в уме, после чего, кашлянув, вновь внимательно посмотрел на нашу троицу:
– Добро, кухарь, хвалю. В дуван пойдёт, чтоб всем по справедливости да обычаю досталось. И тебе от иной добычи приварок будет: ещё никто не говорил, что у Яна Жбана длань всё к себе гребёт.
Але ж поведай, отколь у тебя в сих местах знакомцы объявились, коль ты жатецкий гражанин? И отчего вдруг они во Влченишеве тебе повстречались, который на отшибе стоит, а не в Пражском Граде, наприклад, где своего люда тьма - тысяч с десять будет, да прохожих с проезжими за год бывает не менее, ежели не поболе? Ну и просвети нас с Франеком, помимо прочего, с чего
Вновь отвесив поклон, продублированный за моей спиной каликами, и мысленно постучав по дереву на удачу, разъясняю ситуацию:
– Тут дело такое, шановный пан: я, конечно, из Жатеца, да вот только случалось и по другим местам походить, как мы вот сейчас от дома ушли, а в Прагу пока что не добрались. Вот по весне с ними и повстречался. А в поруб они угодили злой волей врагов наших и за вызволение своё готовы твоей милости отслужить. Так ведь?
– повернулся я к Повале.
– Истинно так! Прими, пан, до себя!
– Ну, а безъязыкими их не назовёшь. Просто речь нашу разумеют слабо, с Руси они родом оба.
– Вот как? С Руси, молвишь? Так-так... А ну-ка, соколики, поведайте-ка мне, коль не безъязыки, какими ветрами вас с Руси к нам занесло? Чего схизматикам на богемской земле занадобилось?
– Чёрным ветром занесло нас сюда, - вновь отвесив земной поклон, степенно ответил Повала.
– Нам бы в своём краю на волюшке промеж друзей да сродственников гораздо способнее, ан не в нашей то воле сталось. Сам ведаешь: монгол со всего десяту долю берёт: и с хлебов, и с закромов, и с серебра, и с железа, и с коней, и с людей. Так и нас вот с Верещагою от родных гнёзд оторвали, дабы по жребию в Орду погнать. Ивана-от с земель новогородских, меня же, грешного, - с-под Владимира. Хоть и врозь шли, ан к одной доле пришли. Девок монголы допрежь всех отделили, да погнали к своим кочевьям, в те ж края и мастеров знатных отправили: камнерезов да плотников, да зодчих, да изографов, да ковалей. Сказывали - дескать, возводят на волжских берегах ханские сараи да вежи каменные, гнёзда чёрные.
Ну, а тех, кто остался, поделили надвое по ухваткам: кто половчее, да силушкой не обделён - тех в оружный хашар, а увальней да бестолковых - в хашар тягловый и погнали на заход солнышка. На Дунае-реке нас, наконец, в монгольское войско пригнали. А уж там-то мы с Иваном и встренулись, когда по десяткам да сотням развели. Какую-никакую зброю ратную выдали: всё больше копья, да топоры псковского дела из тех, что ковали наши десятой долей на дань отделили. Кое-кому ещё повезло - щиты треснутые да шлемы битые, с покойников снятые, достались.
Седмиц пять учили нас десятники да малые сотники бою да строю, да не доучили: как раз хан Батбаяр собрался тумен на подкрепление основного монгольского войска вести. Ну, и наш хашар - туда же погнали, что оружный, что тягловый.
Хоть и не быстро, ан добрались мы до войска Цыбен-хана, которое в немецких да франкских землях в ту пору ратилось. Ну, а там дело известное: когда в чистом поле войско на войско сходятся - оружный хашар в передовой полк ставят, чтоб латынцы в броне в нас увязли, ко граду какому аль крепости Цыбен-хан подойдёт - мужики из тяглового хашара под стрелами да камнями франкскими рвы мостят да пороком ворота крушат, а вслед за ними и мы спешим на стену влезть аль во врата ворваться. Ну, а монголы-то, известное дело, к пешему бою способны не ахти как, они уж за нашими спинами держатся. Как треснет вражья оборона, ан они тут как тут: и легкоконные сотни, и панцырные - все скрозь наималую дыру через строй франков аль бургундов проламываются - да и давай крушить да стрелить! Нам-то они луков не доверяли. Кичились, псы: дескать, то лишь кровным монголам дозволено... Хотя, по правде сказать, хоть и гибло наших в том клятом хашаре немало, ан добычу на нас делили по-божески. Уже после первого боя я из дувана получил добрую рубаху бычьей кожи заместо панцыря, да наручи, ну и сребра толику. Понятно, что десятники набрали поболе, а сотники и ещё более, и не только зброей да сребром, а и ясырь побрали. Вот так мы по той Бургундии гулеванили поболе года, а после пути наши с монголами поразошлись.
– Эвон, значит, как...
– Земан отложил в сторону нож, остриём которого во время рассказа Ильи вычерчивал на поверхности стола ромбики и завитушки. И ткнул пальцем на Ивана Верещагу.
– А ты почто молчишь, одноглазый? Так ли то было?
– Воистину так, милостивый пан. Ни в цём не покривил тебе Илейка, на том крест целую!
– Вытянув за засаленный гайтан из-под прелой рубахи деревянный крестик, и размашисто перекрестившись двумя перстами, увечный воин приложил его к обожжённым смолой губам.
– Выходит, что вы двое цыбенхановы люди. Почто же вас Имрё-Плешивец имал, раз вы под защитой чингизовой Ясы стоите? Не ясно мне сие...
– Люди мы русские, в войско Цыбен-хана неволею взяты. Служили верно, так инаце и не можливо - трусам да бегунцам монголы казнь уциняют лютую, за каждого его десяток головами платит, а за десяток - вся сотня. Да только басурмане нас сами изгнали: меня увецного оставили после штурма Дижона-града, дескать, коль не помру, так оклемаюсь, а Илейке руку усекли за то, цто вздумал арбалетной стрельбе поуциться. Ведаешь сам: не любят они того. Добро ещё, цто длань, а не главу снесли, ироды. Таково-то им служить! Ну, да ужо придёт цас, сквитаемся!
Обгорелое лицо Верещаги перекосилось, единственный уцелевший глаз мстительно сверкнул в свете очага, костяшки на сжатых кулаках побелели от напряжения.
– Допустим, так оно и есть...
– Старый Ян Жбан явно пребывал в замешательстве, не зная, поверить ли освобождённым русичам или своей паранойе.
– Допустим, были вы в хашаре... А кто там сейчас тёмником?
Калики в замешательстве переглянулись. Пожав плечами, дескать - ничего не понимаю - Илья вновь учтиво поклонился:
– Прости, милостивый пан, но сколь мы в том хашаре не были, а про тёмника тамошнего слыхать не доводилось. Тумены-то сплошь монгольские, а нас отдельно считали, не рабами, но и не вольными. Люд-то в каждой битве косило сотнями, а подкрепления с разных земель, под ханской рукой лежащих, еле хватало убыль восполнить. Так что набиралось нас не более четырёх тысяч с небольшим зараз. Тысячниками же поставлены были Чимэд-хан, Хабтагай-хан, Судар и Сэбэк.
– Вот как... Сэбэка с Сударом помню, храбрые и умные кмети. В былые времена Сэбэк у нас старшим сотником был. Теперь, выходит, до тысячника поднялся? Добро... Не врёте, выходит.
А раз не врёте, да и мастер Макс за вас стоит, так вот вам мой сказ: в замке этом мы долго не задержимся. Другие дела окончить нужно. Так что всё, что можно, вывезем, хлопов истинному владельцу Влченишева вернём, а здесь всё дымом пойдёт, дабы Плешивцу не оставлять. А то ишь, взял волю бусурманский выкормыш: у чешских панов именье отымать! Вам же, коль вы не здешние, да и пользы с вас, кривых да культяпых, не много, дозволяю платье с убитых нечестивцев взамен вашего рванья подобрать, ножи с топорами да харчей сколько унесёте. И ступайте отсель прочь, пока Имрёвы людишки вновь не наскочили. А про то, что здесь видали - забудьте до поры. Ступайте!
Посчитав разговор оконченным, Жбан ухватился за ручку пивной кружки, ёмкостью никак не менее двух литров с явным намерением 'припасть к источнику живительной влаги', как писал в своё время некий Венечка. Я тем временем уже примостился на скамье, опершись локтем на столешницу: последствия удара по многострадальной голове по-прежнему давали о себе знать. Что-что, а возможное сотрясение мозга мне совершенно не вдохновляло, тем более, что до Пражского Града оставалось не менее трёх суток санного пути, и ехать больным абсолютно не хотелось. Знаю я здешнюю медицину с её основными методами лечения большинства болезней: кровопусканием и ампутацией. Не дамся!