Искупление грехов
Шрифт:
— Я вернусь и вытащу своих бойцов, — пообещал я ему. Он кивнул, развернулся — и ушёл.
Глава 16
Лагерь встретил тишиной. Никто, кроме нас, не сумел ускользнуть из лап алхимиков. И единственными счастливчиками в этом безумии выглядели довольные кавали. Они честно дотащили телеги до лагеря и добрались до свежей травки, пробившейся через переплетения засыхающих изменённых растений. Теперь они обиженно поглядывали на нас и непрестанно двигали челюстями.
Еду мы готовили в полной тишине.
— Шрам, — Ша-арми протянул мне две тарелки, и я благодарно кивнул. Хоть мне и страшно было подходить к Пятнашке, но я обязан был это сделать. По опыту я знал, что нельзя ей давать вариться в собственной боли — она не умела её глушить самостоятельно.
— Я не хочу, Шрам, — тихо сказала девушка, когда я подошёл.
— Я тоже, — ответил я. — Но если я не запихну в себя еды — завтра не будет сил вытаскивать всех остальных.
— Ты не сможешь вытащить их всех, — горько ответила она. — Почему ты не дал мне его убить?
— Ты бы не смогла, — ответил я и зачерпнул первую ложку, заставив себя прожевать и проглотить.
— Ты же сумел вытащить Они. Почему я не могла вытащить девушек? Почему?!
— Пятнаш, Они хотела уйти, — я с трудом сглотнул возникший в горле ком. — И она не была сломана. И была ребёнком. Те… люди — мы даже не знаем, люди ли они. Были ли те девушки, которых ты видела, или это просто память тех девушек? Или просто видение… Помнишь, как на забытой дороге…
— Там был Четырнадцатый… Тогда, на забытой дороге.
— Что?..
— Четырнадцатый! Только с золотистыми волосами, как у этой сучки. Он снова пытался меня изнасиловать, как и тогда…
Я замер, боясь спугнуть её откровенность.
— Я сначала была в его десятке. Я и Эр-нори… Потом меня спас Первый. Узнал и сумел назначить десятником. А Нори… Кривого забрал другой десятник, — Пятнашка всхлипнула и вытерла нос тыльной стороной руки. — Четырнадцатый… Он… Он стал меня тренировать, и на одной тренировке просто попытался изнасиловать — я отбивалась, кричала. Но никто не пришёл. Всем было наплевать… Я не могла ничего сделать…
Больше всего меня интересовал вопрос, как Пятнашка спаслась — потому что в первую ночь со мной она была ещё нетронутой.
— И тогда я начала его оскорблять… Смеяться над ним. Он злился и не мог… У него… В общем, он избил меня и ушёл, пообещав, что возьмет своё. Он всегда брал своё, как твоя эта…
— Она не моя, — проговорил я. — Давным-давно не моя. И никогда не была. Четырнадцатый мёртв, Пятнашка, убит Златой. И Злата тоже мертва. Ты давно со мной, а я давно с тобой… Уже год, если задуматься… что у меня не всегда получается, — пока я говорил, Пятнашка слабо улыбнулась. — Это твой страх. И твоя боль, и её используют против тебя.
— А чего боишься ты? — спросила девушка. — Там на дороге… Что видел ты, кроме этого… капитана?
— Его и видел, — ответил я. — Только его. Он был мной. Это был я. И сегодня он снова вырвался на свободу.
— Как?
— Когда я нашёл Одноглазого,
— Вот уж новость, — девушка фыркнула. — Я тоже этого хочу. Очень хочу. И хочу отрезать причиндалы тому алхимику. Завтра я пойду с тобой…
— Может…
— Не может, Шрам. Пойду — там мой десяток, мои друзья. А если я тебя потеряю — сойду с ума.
— Забавно, — я усмехнулся. — Сегодня я так же думал про тебя.
— Ну вот и не отказывай мне, — ответила Пятнашка, зачерпнув ложку каши. — Имафе я оф фефя уду!
— Фефя уду — это страшная угроза, — согласился я.
Кроме Пятнашки, я взял с собой Молчка. Ша-арми с Одноглазым ругались, но я запретил.
— Я вижу мудрость, Молчок — тоже, — прервал я споры. — Пятнашку мы убережём вдвоём. Но если с катушек слетишь ты или Одноглазый — удержать мы вас не сможем. А если кто-то выйдет в лагерь? Нет, ждите. Мы вернёмся.
— А вернётесь ли? — хмуро буркнул Одноглазый.
— Обещаю, что вернёмся, — ответил я.
Не знаю, что такого было в моих словах, но мне поверили.
Ранним утром мы подошли к туманной границе и шагнули внутрь. Как же тяжело было заставить себя делать это — без амулетов, без верных бойцов. Но наши бойцы были там — в тумане, и их нужно было вывести. Один шаг, и нас перенесло в малый мир.
Мы оказались в лесу — в самом страшном лесу, который мне доводилось видеть. Деревья, что росли здесь, не были деревьями в прямом смысле этого слова. В каждом дереве, если присмотреться, можно было увидеть застывшую детскую фигуру. Каждое дерево — один ребёнок.
«Как вам моя коллекция, ааори? — лишь шелест в голове, но я как наяву представил себе странного высокого старика, закутанного в длинный балахон. Его мне уже доводилось видеть. — Я так долго хотел вам показать её».
— Так что же не показал? — спросил я в пустоту, внимательно оглядываясь.
«Я не могу покинуть пределов тучи, — ответил старик. — Ты знаешь это. Не лукавь. Ты сам струсил ко мне прийти».
— Ну показал ты коллекцию — дальше-то что? — я не нашёлся с остроумным ответом.
«Дальше её надо осмотреть, — прошелестел голос. — Выход с другой стороны этой выставки боли».
— Нам, что, надо туда идти? — тихо спросила Пятнашка, а я только кивнул.
— А если?.. — начала девушка, но Молчок постучал себя по голове, показывая, что он об этом думает.
— Просто будь рядом. Не сходи с дороги. Не обращай внимание ни на что! Мы — за своими бойцами! — строго приказал я.
Если верить голосу и моим ощущениям — нам нужно было пройти сквозь лес. Мы нерешительно двинулись по неширокой просеке, свободной от деревьев. И стоило нам зашевелиться, как контуры детей вокруг ожили. Со всех сторон на нас обрушился плач. Плач десятков детей Линга, брошенных в проклятом городе на растерзание алхимикам, преданных родителями, которые пытались сохранить свою жизнь. Детей, чьих тел не касалось изменение.