Искупление
Шрифт:
– Ну, а вдруг он нагрянет?
– Не, просто так не нагрянет. Он никогда без звонка не приезжает. Воспитанный, – пьяно хихикала Леська. – Да его, похоже, и в городе нет. Мобильный не отвечает, дома никого – я вчера дважды за вечер, как дура, моталась, проверяла. Видно, улетел все-таки без меня, сволочь такая… Вот я и бухаю с горя второй день, даже ревела вчера…
– Ладно, не кисни, – снова обнял ее Тони. – Раз его нет – так нам только лучше.
– Это верно, – согласилась она. – При нем хрен расслабишься. Я, когда с ним, такую пай-девочку из себя строю, аж самой смешно…
Слегка покачиваясь, парочка выбралась на улицу. После темного, освещенного лишь отдельными цветными софитами, и душного, полного табачного дыма помещения ночного клуба с его грохочущей музыкой им показалось, что в выходящем на Тверскую переулке почти светло, свежо и на удивление тихо. Леська направилась было к своему джипчику, но Тони остановил ее.
– Ты чего, за руль
– Да ладно тебе, – хихикала Олеська. – Я часто так езжу…
– Ясен пень, я тоже не ангел… И тоже не как стекло. Но давай все-таки на моей тачке поедем.
– Да запросто, – не стала спорить девушка. – Мне только лучше, руль крутить не надо.
У Тони тоже оказался джип, подержанный «Форд». Леся с удовольствием нырнула в его кожаное нутро, устроилась на сиденье и, прильнув к водителю, сунула руку под его куртку и принялась гладить его по груди. Ей очень нравилось, что Тони такой худой, Леся всегда предпочитала мужчин астенического сложения, тоненьких, почти женственных, как герои аниме – она обожала хентай, всегда возбуждавший ее гораздо сильнее всей остальной порнухи. Стас ее «кинематографических пристрастий» не понимал, смеялся над ними. И сложения был чисто атлетического: мышцы развитые, выдающиеся… Оно, может, и неплохо, тем более для папика его возраста, но Олесе такое не нравилось. Впрочем, она хорошо понимала, что выбирать не приходится. Хочешь хорошо устроиться – пользуйся тем, что имеешь.
К этой мысли Леську с самого детства приучила мама, всю жизнь проработавшая в отделе парфюмерии и косметики одного из московских универмагов. Зарплата ее, даже когда она стала заведующей, была не так уж и велика, во всяком случае, и в сравнение не шла с теми деньгами, которые привозил отец, периодически ездивший на заработки за Полярный круг. При этом, однако, вся та жизнь, которую вели Петунины, была почти целиком заслугой не главы семьи, а его жены. Тогда, на закате социализма, важно было не столько иметь деньги, сколько уметь обменять их на разные житейские блага. Прийти в магазин и купить что-то более или менее приличное было почти невозможно, необходимо было все доставать, используя личные связи. А заводить связи по принципу «ты мне – я тебе» Олесина мама была большая мастерица. В ее руках постоянно оказывались французские духи, наборы фирменной косметики, хороший шампунь, импортное мыло, бывшее в то время большим дефицитом, и прочее тому подобное – а все это, как нетрудно понять, пользовалось огромным спросом. Соответственно, у заведующей парфюмерным отделом имелись взаимовыгодные знакомые во всех сферах – от аптек до автосервиса и от булочной-кондитерской до театральных касс. И потому маленькая Леська, единственный ребенок в семье, с малолетства привыкла жить в изобилии. Одних кукол Барби у нее было шесть штук, не считая их мужей и деток. В то время Петунины были так хорошо устроены в жизни (еще одно мамино выражение), что без всяких затруднений пережили перестройку, почти не заметив кризиса, инфляции и прочих напастей, которые обрушились на страну в начале девяностых.
Но потом все резко изменилось. Отец занялся бизнесом и сумел даже приподняться на первой волне, торгуя бельем и колготками, но впоследствии не справился с делом, разорился и стал спиваться. А мама вдруг оказалась не у дел, поскольку парфюмерия и косметика перестали быть дефицитом, за какие-то несколько лет этого добра в стране появилось видимо-невидимо, на любой вкус и кошелек. Впрочем, сдаваться предприимчивая женщина не собиралась. Быстро разведясь с мужем, который сделался для нее балластом, она скооперировалась с несколькими знакомыми рукодельницами и открыла на Вернисаже палатку, где продавалась сувенирная вышивка, и это помогло матери и дочери остаться на плаву. Со временем число торговых точек увеличилось, и хотя спрос на товар сильно упал, но все же Петунины продолжали сводить концы с концами. Во всяком случае, все школьные годы Олеся была одета не хуже других, – а этот момент и для матери, и для дочери считался главным критерием в вопросе состоявшейся или несостоявшейся жизни.
На радость маме, девочка росла очень хорошенькой. Наряжая ее и расчесывая белокурые волосики, женщина не уставала повторять дочке, как важно всегда быть красивой, следить за собой и как можно больше времени и внимания уделять своей внешности.
– Что хорошего – всю жизнь горбатиться, как я, пытаясь заколотить копейку? – внушала мать. – Нет уж, пусть мужчины на тебя работают. Ты у меня красавица, ты найдешь себе нормального мужчину, не такого непутевого, как твой никчемный отец, и будешь жить припеваючи.
То, что этот «никчемный» отец почти двадцать лет ездил работать на Крайний Север, в малопригодные для жизни условия Заполярья, чтобы содержать семью, к тому времени уже благополучно забылось.
Так что Олеся, можно сказать, с молоком матери впитала свой основной жизненный принцип: я красива, я – подарок для любого мужчины, поэтому они
Уже в школе она начала встречаться только с теми мальчиками, которые могли делать ей подарки, водить в клубы и оплачивать прочие развлечения, причем степень близости, которую допускала в отношениях Олеся, была прямо пропорциональна щедрости очередного кавалера. Так, например, с невинностью она рассталась в четырнадцать лет, осчастливив тем самым сына владельца армянского ресторана, толстого и прыщавого десятиклассника, подарившего первое в ее жизни золотое украшение. А первый год учебы в институте (Олеся выбрала для себя специальность «дизайнер интерьера» – и престижно, и сильно заморачиваться не надо) ей оплачивал уже постоянный любовник, бизнесмен, владелец сети залов игральных автоматов. На него у Олеси были большие планы, она уже всерьез подумывала, как бы женить его на себе – но тут политика государства в отношении игорного бизнеса изменилась, казино и прочие развлекательные центры подобного толка стали закрываться, и Леське пришлось бросить своего папика.
Несколько лет она находилась, что называется, в свободном плавании, переходя от одного мужчины к другому и ни с одним не задерживаясь надолго. Окончила наконец свой институт, учеба в котором хоть и была халявной, не бей лежачего, но все равно надоела ей хуже горькой редьки. Настало время всерьез задуматься о своей дальнейшей судьбе. Нужно было срочно как-то устраиваться, но не работать же идти, в самом деле? На мать уже не было никакой надежды, последние годы ее дела шли хуже и хуже. Олеся поняла, что ей нужно как можно скорее выйти замуж. Пока не поздно. Сейчас ей двадцать два, она, можно сказать, в самом соку. Но пройдет еще каких-то два, максимум, три года – и все, кранты. На светлом будущем можно уже ставить крест. Она, Олеся, выйдет в тираж, а женихов-олигархов и их перспективных сынков расхватают уже дышащие ей в затылок двадцатилетние акулки.
Придя к такому мудрому решению, Олеся всерьез озадачилась вопросом замужества и занялась поиском жениха. Начала, как советовали женские журналы – ее настольная глянцевая «Библия» – ходить по местам скопления возможных кандидатов: модным фитнес-центрам, бутикам, интересным для мужчин, престижным выставкам, дорогим кабакам. И вскоре заприметила в одном из небольших уютных ресторанов, славящихся своей хорошей кухней, подходящий объект. Это был мужчина лет сорока, в отличной спортивной форме, высокий, представительный, с темными, чуть тронутыми сединой волосами, выразительными карими глазами и сексапильной родинкой на щеке. «Мерседес» S-класса с личным водителем, стильная одежда, вся, как на подбор, неброская, но известных марок, со вкусом подобранные и очень недешевые аксессуары, спокойная уверенная манера держаться – все выдавало в нем человека весьма состоятельного. Сначала Леся даже решила, что он иностранец, но потом прислушалась к речи – нет, русский, говорит свободно и без всякого акцента. Этот человек часто обедал и ужинал здесь один или с другими мужчинами, друзьями или деловыми партнерами, и лишь изредка – с женщинами, так что первое время Олеся подозревала, что он голубой. Ей было странно, что такого со всех сторон достойного папика еще никто не прибрал к рукам. Может, тут какой-то подвох? Однако, как говорят англичане, чтобы узнать вкус пудинга, надо его попробовать (эту пословицу она позже узнала именно от него, от Стаса). Как-то раз, оказавшись с ним за соседним столиком, она подслушала, что интересующий ее мужчина говорит с другом о музыке. Судя по всему, он любил музыку, неплохо в ней разбирался, и это было Олесе очень на руку. В детстве, когда их семья еще жила вполне благополучно, Леська занималась с преподавателями фортепиано и вокала. Потом музыку пришлось забросить, но петь она любила до сих пор и считала, что делает это неплохо.
Решив не тянуть и сразу взять быка за рога, Олеся дождалась следующей встречи с тем мужчиной, когда он вновь оказался один, и сама подсела к нему за столик.
– Добрый вечер, – проговорила она, улыбаясь как можно более очаровательно. – Мы так часто встречаемся с вами в этом ресторане, что, по-моему, уже пора познакомится. Меня зовут Олеся, а вас?
– А меня – Станислав, – отвечал мужчина. – Но я предпочитаю, чтобы меня называли Стасом.
Идея поговорить о музыке действительно сработала. Олеся ловко затронула нужную тему, завязалась беседа. Стараясь пробудить к себе настоящий интерес, а не просто желание разок провести вместе ночь, девушка вела себя в полном соответствии с руководствами из женских журналов. Никаких игривых авансов, никаких намеков на продолжение знакомства или даже совместное проведение вечера. В какой-то момент, когда разговор стал угасать, Олеся как бы случайно кинула взгляд на часы и извинилась: «Прошу прощения, мне нужно ехать. Было очень приятно поболтать с вами». И ведь подействовало! Нет, не дураки, явно не дураки эти психологи, пишущие статьи в глянце! Когда они встретились в следующий раз, Стас уже сам подсел к ней, предварительно вежливо уточнив, можно ли это сделать.