Искупление
Шрифт:
– Что велишь, княже?
– А велю... за стол сесть! Почто вздыбились? Садитесь! Налейте всем! Изопьем, братие, по единой, по братской чаше, кому после брани доведется испить по другой - на то божья воля...
14
– Семьдесят и две подводы отправлены на Коломну с хлебом печеным, четырнадцать подвод с сыром и мясом вяленым...
– тихо шептал большой тиун Никита Свиблов, дабы не слышно было в церкви сего разговору о делах мирских.
В церкви Михаила-архангела шла служба, но большой тиун Свиблов, на которого свалились невиданные доселе заботы о снабжении громадного войска, не мог иначе: недоставало времени.
– Со Пскову,
– Отвезти в сенные сараи по дороге на Коломну. Выставь сторожу, и пусть зрят: кто неладно покручен на рать, того одарить доспехом и мечом! Заплачено ли?
– Два воза серебра вывешено и отвезено в те города...
– Отъехал ли отец Нестор во Рязань?
– Отправил, княже, со неправою...
Дел у тиуна - до утра не переговорить, но тут послышался шум с паперти и в дверях церковных началась сутолока и выкрик. Колыхнулась толпа молящихся, но устояла - сдержала любопытство. Вскоре пробился Григорий Капустин и поведал князю, что в Кон-стантино-Еленинские ворота вступила первая рать. Ростовская со князьями.
– Почто смур?
– спросил Капустина Дмитрий в недоумении, поскольку весть была приятная.
Они вышли из церкви, и Капустин вымолвил:
– Княже.., На Коломне церква каменна... пала нежданно...
Дмитрий перекрестился. Прикусил губу и стоял так некоторое время, будто прислушиваясь к лязгу металла от ростовских полков, что размещались на соборной площади.
– О сем молчи! То - не божье провиденье, то - Мамаев промысел сотонинской!
– Глаза Дмитрия загорелись, он лихо тряхнул скобкой на лбу и жарко выпалил в лицо тысячнику: - Он страшится меня, Григорья! Митяя отравил, меня извести норовит, церковку божью свалил - устрашить вознамерился, но меч нас рассудит, Григорья... Рассудит!
Он заторопился к ростовским полкам, на ходу повелевая:
– Станешь примать рати. Соломы навези, дабы было спать на чем. По всему Кремлю навези да огня вели не взгнещать! Рати переяславские с Андреем Серкизом, юрьевские с Тимофеем Балуевичем, костромские с воеводою Иваном Родионовичем, мещерские с князем Федором Елецким и муромские со князьями Юрием и Андреем, коли сюда направятся, заверни прямо на Коломну. Пусть станут там и ждут! Да спрашивать не ле-нися, в чем нужда у кого... Завтра ввечеру я отъеду в Троицкий монастырь на день.
– Исполню, княже!
А на соборную площадь шли из церквей люди, вваливались толпы московских ребятишек, охочих до редкого зрелища. Там спешивалась конная рать, за нею втягивался обоз с продовольствием и тяжелым до-спехом.
"Мало пешего строю..." - с горечью подумалось Дмитрию. Оставалась у него надежда на московское ополчение, коим заняты были Дмитрий Боброк, Минин и брат бывшего тысяцкого Тимофей Васильевич Вельяминов.
* * *
За много верст до монастыря, еще в сером, предрассветном сумраке, Дмитрий с воеводами начали обгонять пеших богомольцев - нищих, калек, горем побитых крестьян. Дмитрий приостанавливался, дивясь, что его боятся, как на вражий огонь зрят на его алое корзно и не крестятся, а открещиваются, боясь злого умысла, и даже тогда, когда он давал им щедрую милостыню, пугались они и желали скорей сойти с дороги, укрыться, исчезнуть. Горько было и мало понятно Дмитрию, ведь это были его люди, его земля, и все это он силился понять, приблизить к себе и... не мог. Русь... Приидет ли конец страданиям твоим?
Ворота монастыря
Шла служба, и великий князь, не решившись отвлекать игумена, до конца молился вместе со всеми и вместе со всеми подошел к священным дарам.
– Имя твое?
– спросил игумен великого князя.
– Димитрий, - ответил тот.
После молитвы, когда монахи вышли из церкви, а игумен еще пребывал в алтаре, Дмитрий вошел туда и, обнажив меч, преклонил колени перед старцем:
– Благослови мя, отче Сергий! Великая туча грядет на Русь: несметная сила татарская объяла землю нашу с дневной стороны, и сила та больше сил Чингиз-хана, больше Батыя, взятых вместе... Ныне церковь наша осталась сиротою, митрополит Киприан чужероден и хладен к боли нашей, к слезам земли моей, отныне ты, отче, наша заступа. Укрепи меня в деле ратном и поведай: обрящет ли волю народ наш, меч на ворога подымающий, или падет во прахе?
Дмитрий поднял глаза на отца Сергия. Тот стоял над ним, прямой, с крестом в сухих руках, а по лицу, иссохшему, в глубоких продольных морщинах, текли редкие слезы. Свеча, горевшая перед иконой Троицы, высвечивала те слезы в длинной белой бороде, узкой и редкой, выбитой временем.
– ...И ныне, и присно, и во веки веков...
– заканчивал он молитву и вдруг окрепшим голосом возгласил: - Сыне! Тщанием деда твоего, отца и твоим тщанием возвеличено ныне княжество Московское, а святителем, вечной памяти, Алексием просвещено и духом укреплено. Тобою, сынеА уверовало в силу свою, показанную на Воже-реке. Так настанет ли иное время, пробьет ли еще час искупления грехов наших? Ты, княже Дмитрие, воспылай сердцем чистым и излей гнев ярости своей на ворожий стан, и огнем рвения твоего покорена будет агарянска земля! Но коль устранишься ты, великой княже, искупления кровава, наступит день гнева господня, день скорби и нужды, день безгодия и исчезновения, день тьмы и мрака, день облака и мглы, день трубы и вопля на грады твердые, на углы высокие!
Глядел Дмитрий снизу вверх на отца Сергия и не двигался, ныла рука, державшая выброшенный вперед меч.
– Благословен тот день, когда полки твои выйдут на брань во имя славы земли своей... Великие жертвы предвижу, сыне, великой плач наполнит грады и веси, но то будет плач сирот, что станут творить и вершить добро на очищенной земле. Иди, сыне, на ворога - иди и победи, и победа твоя победою духа наречется!
Они вышли из алтаря и увидели, что церковь вновь полна: богомольцы, монаха, а ближе всех, у клироса, стояли московские воеводы.
– Благослови, отче!
– воскликнул Бренок и, оттеснив Боброка, вышел вперед, пал на колени.
"Что сделалось с мечником?" - подумал Дмитрий. И попросил игумена о том, что было еще одной целью приезда:
– Отче Сергий! Отзовись на мольбу: дай в воинство мое инока своего, дабы дружина русская воочию узрела благословение твое!
По толпе монахов прошел ропот. Несколько человек выступили вперед, но устыдились, склоня покорно голову. Игумен смотрел на них с высоты амвона.