Искупление
Шрифт:
Темир-мурза прорычал что-то сквозь стянутые з оскале зубы, откинул саблю и схватил свою жертву ручищами. Он готов был разорвать ее на части, но вместо этого швырнул на землю, разодрал ее одежды и клочьями их утер себе лицо. Воем восторга ответили любимцу нукеры. Это вдохновило Темира. Он саблей прорезал щеки отрубленной головы, продел веревку в страшные прорехи и связал концы. Получилась широкая петля. Довольно прищелкнув языком, покачивая голову на веревке, си рывком поднял женщину и надел ей голову убитого мужа на шею.
Снова заревело воинство. Темир гаркнул что-то, и десятки близстоящих кинулись к костру. Они выхватывали из пламени головни и снора становились в круг.
Одному
– Нехристи!
– шипел Бренок позади.
Князь и мечник были в кругу, где среди бела дня творилась адова мука.
После того как женщина несколько раз падала и уже не держалась больше на ногах, ее били лежащую, а потом отволокли в сторону и бросили рядом с обезглавленным трупом.
– Он глупец был: он не дал каму серебра!
– пояснил Сарыхожа, обдавая Дмитрия горячей смолой черных глах.
Темиру-мурзе подвели коня. Он сел и направился ко дворцу. Вскоре разрешили двигаться и московскому князю. "Устрашают!" - мелькнула мысль, и от этого стало немного легче на душе. Хан с Мамаем не станут устрашать, если хотят убить. Это подумал и Бренок, которого тоже потрясла расправа над связанными людьми.
Последний заслон ханской стражи обезоружил Дмитрия и Бренка. Разворошили телегу с подарками. Пощелкали языками над серебряными клетками с соколами. Полезли было в клетки, но Бренок возопил:
– Не лапай руками!
Дорогими коврами была выстлана мраморная лестница, что вела под высокую арку, в глубине которой отрадной тенью обозначилась раскрытая настежь дверь. У нижней ступени горели два огня в больших плошках. Пахло салом, протухшим от жары. У плошек стояли татарки с копьями. Подтоки копий о"и упирали в ступени, а наконечники, сверкавшие отточенными рожнами, задрали вверх, растянув привязанную к ним веревку толщиной в вожжу. На веревке болтались войлочные болванчики - "братья хозяина". У ног татарок стояли высокие чаши с водой.
– Княже!
Дмитрий оглянулся и по знакам, которые делал ему Бреиок, понял: не наступи на порог - убьют! Не обходи огня - сделают то же самое. Щурился Сарыхожа и наконец сделал жест рукой - иди!
"Да будет воля твоя!.." - прошептал Дмитрий.
Он прошел меж огней медленно, спокойно. Татарки шептали заклинанья и брызгали водой, они трясли копьями, отчего дергались и качались над головой сая-гани. Вот и порог. Ковер коварно облег его, скрывая мраморную плаху. Дмитрий переступил его и взглянул перед собой. "А это что за дьявольщина?" - подумал он; за порогом, поперек ковра на высоте пояса была натянута толстая золотая цепь.
Дмитрий остановился и тут же заметил еще одну выдумку хана. В большой светлой палате, почти целиком занимая ее, был поставлен богатый шелковый шатер жаркого, светло-желтого цвета, расшитый зелеными травами и пречудными птицами между ними. Дмитрий прищурился на цепь, покусал губу - перешагнуть цепь невозможно, подлезать под нее - поклониться хану еще раз, сверх принятой меры.
Он обошел цепь, стал снова на ковер перед входом и заставил себя коснуться левым коленом ковра.
– Входи!
– послышался голос из шатра.
Дмитрий вошел и, присмотревшись к полумраку, увидел перед собой хана. Он был хорошо виден весь - от головы, покрытой каким-то немыслимым, с бахромой колпаком, до ног, одетых в легкие башмаки из красной шагреневой кожи. Сидел он на мягком троне, спинка которого не подымалась выше плеч и была обита бордовым бархатом. Руки лежали на гнутых золоченых ручках трона. Дорогой китайский халат, застегнутый по-татарски, на правую сторону, блестел серебряным шитьем по светло-зеленому полю
Дмитрий стоял срободно и просто, не снимая богатой, соболем отделанной круглой шапки, стоял и рассматривал окружение хана. Слева, под локтем у того сидела женщина, видно любимая жена. Десятка три других женщин белым облаком осели чуть в сторонке - от левой руки хана и почти до шелковой стены шатра. По левую руку владыки на низких скамьях, крытых зеленым сукном, сидели военные - угланы левого и правого крыла, темники, тысячники, особо отличившиеся и имеющие на груди или за пазухой золотую басму. Отдельно сидели не по-татарски, страдая на скамьях, нойоны, то есть знать гражданская - эмиры или по-турецки беги, тарханы, владетели обширных земель, равных по площади нескольким европейским странам. Смешавшись с ними, притихли толкователи законов факихи, с которыми в Орде, как в любом военном и самодержавном государстве, не считались, но держали для виду пред иноземцами. Неподвижно, изваяниям подобио, восседали старейшины - главный тюркский шейх, главный сарайский священник-мусульманин - кади. Был здесь и главный кам все в том же ярком халате и красной стеганой круглой шапке-аське, украшенной алмазной ветвью. Рядом с этим страшным человеком, который мог очернить и подвести под топор самых знатных людей Орды, которого задабривали, осыпая серебром, золотом, мехами, который имел в степи свои бесчисленные пастбища, а в устье Волги, в старой столице, в Сарае Бату, свой дворец, рядом с ним сидел бакаул [Бакаул - военный начальник, ведающий размещением, движением, снабжением войск и даже дележом добычи]. На лице его не было, как у других, любопытства, оно уступило место усталости от ежедневных забот о бесчисленном войске Золотой Орды.
Среди р,сей этой блестящей толпы своей скромностью выделялись синий халат и простая, похожая на шлем, кожаная аська Мамая, который возлежал по правую руку хана, мрачный, полуприкрыв и без того узкие глаза. Он один вошел в шатер хана при сабле, покоившейся сейчас на его бедре. Эта сабля золотой ручей на синем простом халате - своими золотыми ножнами с тонким восточным чернением, усыпанным крупными алмазами и стоимостью в десяток конских табунов, еще больше подчеркивала вызывающую скромность первого властелина, у которого, подобно легендарному Ногаю, был в руках Крым с прилегающим к нему Причерноморьем и землями на север, вплоть до реки Красивой Мечи, на западе - до Днепра, а на востоке - до Волги и Северного Кавказа, за которым вдоль Каспия тянулись лучшие в мире пастбища. Не только это было под сильной рукой Мамая, но вся могучая Золотая Орда, которой он управлял самым тонким и коварным образом - чужими послушными руками ставленника своего, великого хана Магомеда.
Посреди шатра стоял большой круглый стол, покрытый персидской скатертью, а на нем возвышались высо-. кие китайские расписного фарфора кувшины с питьем и толпились плотные гнездовья крупных золотых кубков, с трудом умещавшихся на большом столе.
Дмитрий еще в саду понял, что выставленные напоказ богатства должны были унизить любое подношение хану, владевшему ими, но именно здесь, в шатре, странно поставленном внутри дворца, перед притихшими владыками, наводящими ужас на Европу, при виде стола, уставленного награбленным за века золотом, - именно здесь он понял, что его подарки будут просто смешны.