Искушение Анжелики
Шрифт:
Пестрая и непоседливая масса людей слагала на протяжении долгой истории волнующую сагу об острове могикан, полную кельтских, ирландских и шотландских выражений. Острые запахи, крепкие ругательства на всех языках, понятный всем смех мужчин, женщин, детей, одежда из разных стран: шотландские юбочки, красные береты басков, черные шляпы кальвинистов, атласные косынки барбадосских пиратов и матросские шапочки со всего света…
А в траве не умолкал пронзительный стрекот кузнечиков.
И на шафранном горизонте, там» где из зеленоватого
И вдруг все исчезло: и море, и берег опустели. Анжелика увидела, что сидит одна на пустынном берегу моря. Почему сегодня столько раз звучит «Бар Харбор», почему сейчас столько «опустевших портов»?.. Повсюду, повсюду, вдоль бесконечных изрезанных бухтами берегов:
Бар Харбор, Бар Харбор — как похоронный звон… Пустыня… Ушли киты и косяки трески и сардин, ушли похожие на серебристые подносы скаты, и птицы тучами улетели, ушли тюлени и морские свиньи, голубые кашалоты, прожорливые касатки и ласковые дельфины…
Но не только от этого тяжело… Уныние охватывает душу, бесконечная, ноющая ностальгия… Глухое отчаяние опустевших бухт…
Слишком много воспоминаний, борьбы и убийств, слишком много утопленников, ухажеров, страсти, слишком много неприкаянных душ, врагов, отчаяния, забытых, плачущих, страдающих людей в тумане, на ветру, в пене грозных гигантских приливов, в волнах, со свистом и стоном бьющихся о землю.
Так много безлюдных берегов…
Мерцающие туманы, то густые, то прозрачные, опускаются на кедровые леса, на зеленую хвою сосен, на лаковую листву клена и красного бука, на поля дикой люцерны и рододендронов, на лилии у разрушенных домов, на розы в запущенных садах.
Страна призраков!
Французы, англичане, голландцы, шведы, финны, испанцы, бретонцы, нормандцы, шотландцы, ирландцы, пираты, крестьяне, рыбаки, китобои, лесные бродяги, пуритане и паписты, иезуиты и францисканские монахи, индейцы: эчемины, тарратины, мик-маки, малеситы — где вы все? Где вы, фантомы Акадии, земли с сотней названий, царства скалистых мысов и уединенных бухточек, где изредка белели паруса?..
Запахи леса и моря, запахи индейских вигвамов и скальпов, запахи пожаров и водорослей — дыхание воды и земли, опьяняющее и дурманящее, а сквозь все это — бессграшный, холодный взгляд человека, наблюдающего, как ты гибнешь…
Резкий крик нарушил тишину, тонкое странное завывание разбудило Анжелику, вырвав ее из кошмара, она вскочила с бьющимся сердцем.
— Что это? Режут свинью?
То был звук волынок шотландцев, начавших праздник на берегу.
Анжелика увидела сидящего неподалеку Джека Мэуина, он смотрел на горящие большие костры. Шотландцы танцевали, скрестив шпаги; другие развлекались рукопашной борьбой с черным медведем.
— Мне приснился сон, — сказала вполголоса Анжелика. — Истребляя друг друга в братоубийственной войне, люди превратили эти места в забытую всеми пустыню.
Она спохватилась, что
Спина Джека Мэуина осталась неподвижной. Он сидел, положив руки на колени, кисти рук свисали. Впервые она заметила, что эти мозолистые руки отличались благородной формой.
К ней вернулось то беспокойное чувство, которое она постоянно испытывала, глядя на него; она помнила его странное поведение, когда он не захотел подать ей руки и смотрел холодно и бесстрастно, как она погибает.
Почему этот англичанин оставил ее в беде, когда она тонула, и лишь в последний момент, когда она уже пошла ко дну, спас ее ценой сверхчеловеческих усилий? Странный он какой-то. А может, он вообще не в своем уме!..
— Дайте мне вашу руку, Джек Мэуин, — сказала она неожиданно. — Я хочу посмотреть, какая судьба ждет вас впереди.
Он бросил на нее сердитый взгляд и ничего не сказал, только крепко сжал ладони.
Анжелика рассмеялась. Поистине, она еще не совсем проснулась: ну, можно ли кокетничать с таким женоненавистником, да еще и бирюком. Душа ее, как ладья, была готова устремиться к горизонту на всех парусах, и вся эта суматоха, эти визгливые звуки волынки доставляли ей блаженство.
— Ах, Мэуин, как прекрасна жизнь, я так счастлива… Вы спасли меня.
Он нахмурился, сердито сжал руки. Услышав, как она разговаривает сама с собой, он подумал, что она явно рехнулась.
Она вновь рассмеялась, опьяненная этой долгой июньской ночью и ее звуками.
Ритмичный бой барабанов и свист флейт перекрывали теперь пение волынок.
Анжелика вскочила на ноги.
— Мисс Пиджон, мистрис Мак Грегор, мистрис Уинслоу и вы, Дороти и Жанетон, идемте, идемте со мной, будем танцевать фарандолу с басками.
Она схватила их за руки и потащила бегом вниз по склону.
Легко ступая на пальцы босых ног, баски двигались друг за другом, кружась и подпрыгивая, их удивительный танец был полон грации и порыва. Красные береты, озаряемые кострами, сверкали, как маки.
Впереди шел высокий и гибкий парень, держа над головой бубен с медными пластинками и ударяя в него ловкими пальцами.
Когда в их освещенный круг вошли Анжелика и ее спутницы, баски издали радостный клич и уступили им место, так что каждая оказалась между двумя мужчинами.
— Клянусь святым Патриком, — воскликнул ирландец Порсонс, — эта колдунья заставила плясать наших жен!
— О ней говорят разное, — сказал англичанин Уинслоу. — Будто она ведьма.
— Какая там ведьма, — возмутился Мак Грегор. — Молчи уж, если не знаешь. Это — фея. Я видал в детстве таких, в лугах Шотландии. Сразу ее узнал. Так что брось трепаться, сосед. Сегодня — ночь колдовства. Послушать только эти песни басков, так у меня мурашки по всему телу. Ноги сами в пляс идут. Пошли плясать, сосед. Сегодня — волшебная ночь.
А фарандола тем временем вела взявшихся за руки танцоров между костров, вокруг домов, деревьев и скал.