Искушение богини

Гейдж Паулина

– Давно ты служишь в храме?

– Два года. Мой брат – мастер мистерий.

– Вот как? А ты кем будешь?

Они миновали стражу и вошли в темный зал. Сенмут повел его направо, через аудиенц-зал в собственную спальню, кликнув по дороге Паере.

Мальчик оглядывался по сторонам, любопытство явно пересилило в нем страх. Он слышал о богатстве царского фаворита и о том, что его власть не знает границ. Он видел Сенмута несколько раз, когда тот входил в храм вместе с фараоном, и оба сияли, словно боги. Им овладели трепет и застенчивость.

– Я

не знаю, могущественный управляющий. Я бы хотел когда-нибудь стать верховным жрецом.

– А, так, значит, у тебя тоже есть амбиции!

Сенмут выпустил его руку и отослал Паере за молоком и едой. Потом кивнул на красивое резное кресло кедрового дерева, и мальчик робко примостился на его краешке, наблюдая, как Сенмут снимает парик. Когда в комнату неслышным шагом вошла Та-кха'ет, все еще босая и в ночной сорочке, она застала своего повелителя погруженным в разговор с грязным мальчишкой, у которого был такой вид, будто он отродясь не ел досыта. Они набивали рты кусками свежеиспеченного хлеба и гусятины, весело болтая без умолку.

Хатшепсут приняла их через час. Она была уже одета и готовилась идти в храм, но любезно села и с улыбкой выслушала все, что рассказал ей заикающийся и краснеющий мальчишка. Он не хотел неприятностей для главного управляющего, человека, который накормил его и говорил с ним по-доброму, с пониманием; но Сенмут хмурился и грубо толкал его в спину, шепча, чтобы он выполнял свой долг. Мальчишка бросился фараону в ноги и выложил все, не осмеливаясь поднять глаза на высокую грациозную женщину, чей золотой шлем украшали кобра и гриф.

Когда он кончил, улыбка сошла с лица Хатшепсут. Она велела мальчишке встать, а сама, глядя через его голову, поймала взгляд Сенмута, с ее губ готов был сорваться вопрос. Он кивнул, и она снова взглянула на маленького вииба.

– Сменхара, ты поступил хорошо, – сказала она. – Мы рады, что ты оказался верным слугой, доверяющим своему правителю. Я сама во всем разберусь, ибо обвинения, которые ты предъявил, очень серьезны, а пока я хочу, чтобы ты обещал, что ни с кем не станешь говорить об услышанном. В свое время я накажу виновных и сделаю это по-своему. Мальчик прошептал:

– Да, ваше величество.

– А пока я должна придумать, как мне наградить тебя. Хочешь нести со мной благовония сегодня утром и мы вместе поклонимся богу?

Он уставился на нее широко раскрытыми глазами, его лицо просияло, и Хатшепсут отослала его дожидаться ее снаружи. Когда они с Сенмутом остались одни, она набросилась на него:

– Ты был неосторожен, и Хапусенеб тоже свалял дурака. Я прекрасно знаю, о чем думаешь ты, Сенмут, и Хапусенеб, и Нехези, и все остальные. Известна мне и Тутмосова нетерпеливая жажда власти, и то, что он готов растоптать меня и отшвырнуть с дороги. Но убийства я не потерплю!

Каждое свое слово она припечатывала ударом кулака по украшенному стеклярусом воротнику.

– И

повторять я не буду. Еще раз узнаю, что ты замешан в чем-то подобном, – выпорю, как обыкновенного воришку.

Она бросила на него гневный взгляд и с омерзением отвернулась.

– Тутмос – моя плоть и кровь. Я не дам причинить ему вред.

– Тогда хотя бы отошлите его подальше.

– Чтобы он за моей спиной козни строил? Ну уж нет! И зачем ты привел ко мне этого ребенка? Почему сам с ним не разобрался?

– Ваше величество, можно я сяду?

Она кивнула, удивленная, и он опустился в кресло.

– Я привел его потому, что сегодня суд Амона настиг наконец трусливого, перепуганного вииба, который не выполнил свой долг.

– Не понимаю.

Он устало улыбнулся.

– Когда-то и я был голодным служкой и воровал по ночам еду из кухни Амона. И, как и этот парнишка, услышал однажды то, что не предназначалось для моих ушей.

Она вдруг напряженно затихла. Он это заметил, но говорить не перестал.

– Ваша сестра, ее высочество Осирис-Неферу-хебит, умерла не от болезни. Ее отравил Менена.

С его плеч точно гора свалилась, и в наступившей тишине, нарушаемой лишь ее учащенным дыханием, он легко вскочил и подошел к ней.

Она побледнела, и откуда-то из темных глубин давно прошедших ночей поднялись воспоминания, смутные и запутанные. Обрывки сна. Бедная маленькая пленница, газель с головой Неферу, и Небанум с ключом от клетки. Только Небанум ли то был?

– Я хотел пойти к вашему отцу и рассказать ему все, как рассказал этот жрец, но я боялся, думая, что, может быть, Единый хочет, чтобы так случилось. Пока я боролся со страхом и сомнениями, яд был изготовлен и Неферу умерла.

Ее плечи вдруг поникли, и она вздохнула, а ее пальцы сами нащупали амулет.

– Ну наконец-то. Я давно заметила, как ты ненавидишь Менену, и мне хотелось знать, в чем причина твоего страха. Все эти годы я сама не однажды задумывалась о ее смерти, и всякий раз мне становилось страшно. Отчего – я не знала. Но теперь все прояснилось. И ты думаешь, что мой отец желал смерти своей дочери?

Воспоминания прояснились и едва не ослепили ее своей четкостью. Не Небанум. Нет, конечно же. Яростный взгляд налитых кровью глаз Могучего Быка сверлил ее.

– Я и сейчас не знаю, ваше величество, но я так думаю.

– Зачем? Зачем ему было убивать ее? Ведь она только хотела, чтобы ее оставили в покое!

– Затем, что уже тогда он видел двойной венец на вашей голове, а если бы ваша сестра была жива, на чьей голове покоился бы он теперь? Ваш муж Тутмос женился бы на Неферу и умер в свой срок, а его сын называл бы вас сейчас как угодно, но только не фараоном.

Она положила ладонь ему на грудь, и он увидел, что ее глаза полны слез.

– Это так. Я знаю. Я догадывалась. Еще в 'детстве отголоски этого зла не давали мне спать по ночам, но и теперь это трудно вынести.