Искушение страстью
Шрифт:
– Мама? Нет… Я сразу же пошел к вам, Готье передал мне вашу просьбу.
– Ну да, конечно…
Охваченная паникой, Мадлен поняла, что ей одной придется выкручиваться в этой ситуации. Она глубоко вдохнула и начала.
– Так вот… Утром я получила посылку…
Он ждал, нетерпеливо барабаня пальцами по комоду.
– Что за посылка?
– Из Валлонга, от Алена.
– У вас день рождения? – усмехнулся он.
– Нет. И потом, он меня не поздравляет. Мадлен не решалась продолжать: нервозность Шарля пугала ее, и она не знала, как
– Смотрите сами, – наконец произнесла она. – Думаю, вам это не понравится. Но я тут ни при чем. Я ничего не знала.
Без Клары ей было не по себе, но она все-таки взяла обитую бархатом шкатулку и протянула ее Шарлю. Подняв крышку, он уставился на лежащую там бутылку с оливковым маслом и поначалу не обратил внимания на этикетку.
– Бедный Эдуард перевернулся бы в гробу, – пробормотала она, нарушая тишину – Видеть имя Морванов на… на этом… это надо было так придумать?.. Он слишком быстро забыл, что отец его был хирургом, да и дед тоже. Люди науки…
– Он ничего не забыл! И эта выходка не пройдет ему даром!
Шарль резко выхватил бутылку, и шкатулка упала на ковер.
– Ваши сыновья отвратительны! – совершенно вне себя бросил он ей.
– Только не Готье! Нет, не Готье! Но Мари, я согласна…
– Оставьте Мари в покое! И поверьте, я признаю свою вину в провале Алена! В этом отвратительном неудачнике! Целый букет неприятностей, этот ваш Ален.
– Может, вы слишком много ему позволяете? Его следует наказать…
– Вы думаете, я подниму руку на ваших детей?
– Эдуард бы поднял…
– Боже упаси! Я им не отец! – вскричал Шарль. – Я в жизни не бил детей. Ненавижу жестокость! Вы даже не знаете, что такое жестокость! Но я сегодня же объяснюсь с Аленом. Он уже мужчина!
Держа бутылку с маслом в руке, Шарль стремительно вышел из гостиной, хлопнув дверью. Поднявшись по лестнице на второй этаж, он застал в будуаре Клару, оживленно спорящую с Винсеном.
– Ты знала? – гневно бросил Шарль.
Он сунул ей под нос этикетку, потом, широко раскрыв окно, вышвырнул бутылку – она вдребезги разбилась о плиты двора.
Встав с кресла, Клара выпрямилась.
– Ты забыл, где находишься? – медленно спросила она Закрой окно, мне холодно. Да, я знала об этой идее.
Бледный от гнева Шарль пытался держать себя в руках в присутствии сына.
– И ты ему помогала? – проговорил он.
– На этот раз нет. Он заложил свои земли и получил ссуду. На эти деньги он выпустил флаконы, пробки, этикетки, купил машину для бутилирования.
– Свои земли? Да уж, если бы не ты, он бы так не развернулся! Ты все подала ему на блюдечке. Зачем ему было стесняться?
– Шарль, он работает. Он действительно работает.
– Не смеши меня!
– Похоже, сегодня это у меня и не получится. Застигнутый врасплох, он посмотрел на нее.
– Твое имя на бутылке оливкового масла. По-твоему, это нормально? Оно будет валяться в каждой кладовке!
– Времена меняются, надо и нам меняться.
– Бакалея, по-твоему,
– Ты не в зале суда, Шарль! И говоришь со своей матерью!
Ее хладнокровие вынудило Шарля замолчать и извиниться. Винсен внимательно рассматривал свои ноги, не зная, остаться ему или уйти. Ален рассказывал ему о «проекте, который не всем понравится», но в подробности не посвящал, и теперь Винсен начинал понимать. Кузен не хотел посвящать его, чтобы не принуждать ко лжи. Очень заботливо с его стороны.
– Я еду в Валлонг, – заявил Шарль.
– Поезжай, ты же все равно хотел уехать на несколько дней, – ответила мать.
Она знала, что Шарль хочет сбежать из-за свадьбы Сильви и Стюарта, к тому же ничто не помешает ему лично высказать Алену свое мнение о его деятельности. Еще она знала, что он не любит и никогда не полюбит сыновей Эдуарда, что Мари избежала такого отношения только потому, что была женщиной. Валлонг был для Шарля потерянным раем и вот-вот грозил превратиться в поле брани. Клара очень много знала о сыне, да и обо всех в семье. Трудно быть бабкой Морванов, но никто больше не возьмет на себя эту роль, а успеть надо еще многое.
Она продолжала смотреть в глаза Шарлю, и у нее вдруг сжалось сердце: сможет ли он когда-нибудь стать счастливым?
Мари бежала по ступенькам Дворца правосудия, глаза ее застилали слезы. Ее первая речь на банальном гражданском процессе была жалкой. Дядя ушел из зала, не дожидаясь окончания слушания, и даже не взглянул на нее. Она никогда еще не испытывала такого унижения. Если бы не бредовая идея выступать без записей, как это делал Шарль! Почему она решила, что это так легко? Шарль избегал ловушек в самых запутанных делах; неужели она поверила, что достаточно встать на это место – и нужные слова придут сами?
– Мари, подожди!
В развевающемся на ветру плаще за ней бежал Винсен.
– Да остановись же ты!
Схватив ее за руку, он заставил ее обернуться.
– Пойдем, выпьем чего-нибудь, – предложил он.
Она молчала, и он повел ее к хорошо известному бару, куда в основном ходили молодые адвокаты.
– Я выставила себя на посмешище, – сказала она, бросая перчатки на столик.
Во взгляде Винсена не было сострадания, и Мари была ему за это благодарна.
– И ты там тоже был, – с недовольной гримасой добавила она.
– Папа сказал, что ты выступаешь, я не хотел пропустить.
– И досмотрел все до конца! А он презрительно ушел. Представить страшно, что он скажет завтра…
– Ты же знаешь, он тебя обожает.
В ответ Мари пожала плечами, постепенно она начинала успокаиваться. Шарля она не боялась, но ей была невыносима мысль, что он сочтет ее бездарной. Она мечтала заслужить однажды его похвалу, доказать, что женщина может обходиться с судьями не хуже мужчины.
– Может, в следующий раз, – горько пробормотала она.