Искушение винодела

Нокс Элизабет

Делился ли Зас с Вами ересью, из-за которой последовал за другом (Сатаной, как он зовет его) прочь из рая? Быть ли мне запретным раем за то, что услышала это? (Правда, принесенная мне Засом, — а я уверена, что это правда, — не приуменьшит моей любви к Всевышнему. В самом деле Он стал мне только больше интересен, и я люблю Его за моего друга, как люблю царя Мутамида за его поэзию.)

Чему мы можем научить нашего друга, о француз? Полагаю, тому, как возвратиться в рай.

Он

говорит: с большой высоты в ясный день воздух внизу похож на выпуклую линзу, он плотен и тяжел. Кажется, будто по нему на землю легче сойти пешком, а не упасть. Раскрыв крылья, Зас просто лежит на этом воздухе, глядя, как сверху проходит солнце. Дыхание образует на груди ледяную корку. Я верю, мы научим его, как возвратиться в рай. Ибо я не верю, что Зас пал. Он только спустился вниз, подобно пеликану, когда тот ныряет в море за рыбой. Я верю, на Небе нашего друга готовы принять и его там не хватает. Так говорит мне Бог голосом моего сердца.

Но, француз, как может Зас подняться в рай, когда Ваша дружба так держит его на земле? Прошу, не держите его более. Он уже не был на Небе четыре тысячи лет за то, что осмелился принять искренность Сатаны, отринув скрытность Бога. Молю, признайте свое влияние на него и отпустите.

1835

FLORASION [35]

Ночь выдалась жаркая. Кровать стояла далеко от камина, который Собран затеплил только ради света — вместе со свечами у двери на лестницу. Дверь он запер на засов. В другом конце арсенала под двускатной крышей еще одни — большие, двойные — двери открывались к пропасти в двадцать футов глубиной, верхушкам деревьев и ночному небу. В комнате пахло пчелиным воском, которым полировали пол, затирая отметины, оставленные шпорами, обувными гвоздями и доспехами.

35

Цветение вина (фр.)

Собран только что вспомнил письмо от Афары (как нечто запретное) — оно вновь всплыло в памяти после долгих и непонятных спазмов самозабвения, иссушивших винодела, очистивших его, как песок очищает старую кольчугу. Сначала Собран заметил, что на дворе ночь, увидел ветви вишневых деревьев в открытые двери. Затем вспомнил: надо распробовать подарок от Заса, «Кабальери», игристое вино, которое готовят из белого винограда по шампанской методе. Принесенное из Финляндии, оно напоминало ликер.

Когда напиток ударил в голову, Собран и вспомнил о письме. Упомянул его при Засе, не подумав.

— Можно мне прочесть? — спросил Зас.

— Нет. То, что в нем, — только между мной и Афарой.

— Между вами я.

Собран солгал, будто письма больше нет. Он губил себя, истощал дюйм за дюймом. У него остался последний защитный рефлекс — откровенная ложь.

— Ты сжег его?

Собран открыл глаза. Голос Заса прозвучал как-то странно, будто, спалив письмо, Собран лишь вручил его ангелу.

—

И если сжег, то, кроме Афары и меня, никто не узнает о его содержании. Ну, еще тот русский, писавший послание, инвалид Кумилев, — Собрану нравилось сознаваться, что письмо от Афары он получил, а значит, узнал о ее жизни.

— Если ты его уничтожил, оно отправится на Небо.

— Так рай полнится грязными письмами и похотливыми книжонками? Такими, которые люди обычно сжигают?

— На Небо отправляется все, что было уничтожено. В ад — все, что когда-либо было переписано. Рай полнится душами утраченных рукописей. Они похожи на сброшенную змеиную кожу: прозрачные, той же формы, что и змея, с оттиском чешуек. Но разрушить их — прекрасные, как листы золота, — невозможно. Есть среди них грязные письма, да, любовные записки, накладные, счета, сожженные поэмы…

Зас процитировал:

Имя, правление, статуи, клятвы —

Все проверяется временем.

Язык мой — камень, что единый со ртом.

А веки очей не увлажняют никак.

— Это одно из стихотворений Сафо, погибших при пожаре в Александрийской библиотеке. Перевод — мой.

— Из этого я заключаю, что в раю ты бывал не один раз со времен гибели Помпеи. И читать после того, как навестил Николетту, не перестал?

— Какой ты шустрый!

— Часто ты бываешь на Небе? Ищешь там пропавшую почту?

— Я возвращался четыре раза после ухода. В первый раз — когда читал все сожженное. Люцифер подумал, что нашему Отцу был угоден тот Пожар в Александрии. Мы не искали потерянных идей. Человеческих. Вы думаете за нас. Снова я вернулся, желая задать Богу вопрос — Он не ответил. Еще я приходил искать своего друга-человека — не могу сказать, будто нашел его. Потом приходил в рай по твоей просьбе, ища Николетту. И не спрашивай, Собран, о чем я хотел узнать у Бога или что сталось с моим другом.

— Думаю, не один из твоих «святых» и просто «отшельников» отправился в чистилище.

Зас покачал головой.

— Значит, — сказал Собран, глядя на ангела, — сжигая письмо Леона, ты отправил его на Небо?

— Да.

Собран рассмеялся. Никак ему не избавиться ни от памяти, ни от свидетельства.

— И ты отправишься в рай, чтобы отыскать письмо Афары? Поддашься любопытству?

— Нет. Спрошу ее, о чем она писала. Или заставлю говорить тебя.

— Прошу, не надо, — выдохнул Собран, когда Зас обернул его крыльями, а тепло ангельского тела охватило Собрана и обожгло подобно солнечным лучам, проходящим через линзу и сходящимся в одной точке. — Думаешь, я выдам тебе написанное только потому, что ты снова можешь возбудить меня? Ну что за ребенок!

Зас отпустил винодела, и тот тяжело упал на пол.

— Мне вдруг пришло в голову, — сказал ангел, — отправиться на Небо и поискать вторую страницу из письма Леона.