Искушение
Шрифт:
На этот раз завистники Рябова подложили ему свинью: предложили послать в Царьград именно его как способного объективно и на высоком уровне понимания разобраться в весьма скользкой ситуации убийства Елкиной. И вот вместо солнечной Ниццы, где он должен был выступать с докладом о неизбежности распада советской империи, ему пришлось лететь в грязный, вонючий и серый Царьград.
Как человек практичный и умеющий извлекать пользу из любого положения Рябов решил не терять времени даром. Уже в Москве он начал обдумывать статью об оживлении терроризма в Советском Союзе, предвкушая сенсацию, какую эта статья произведет на Западе. И тогда к премиям, которые Рябов уже получил на Западе за свои смелые (как писали в западных газетах) статьи, он присоединит новую, самую почетную за публицистику. Ему намекали на это ответственные лица. При условии, конечно, если он и впредь будет проповедовать необходимость ликвидации советской империи и перехода России на путь западнизации.
Соколов и Воробьев в брежневские годы имели в кругах диссидентов дурную репутацию. Но в годы перестройки они нисколько не пострадали. Даже наоборот, они стали печатать статьи с разоблачениями сталинских и брежневских методов расправы с инакомыслящими,
Откровенный разговор
– История нашего общества началась с террористического акта, - сказал Соколов.
– Я имею в виду покушение эсерки Каплан на самого Ленина. И убийством Кирова Сталин лишь воспользовался, а не организовал его. Конечно, он убрал бы Кирова так или иначе. Но ему подвернулся удобный случай, и он его не упустил. А случай этот в основе был все-таки террористическим актом снизу. И лейтенант Ильин хотел стрелять не в космонавта (зачем это ему?!), а в самого Брежнева. У нас фактическое положение с такого рода преступлениями тщательно скрывалось или искажалось. Ильин был объявлен сумасшедшим. Точно так же сумасшедшим был объявлен человек, пытавшийся взорвать Мавзолей Ленина. Имя этого человека вообще скрыли от населения. В 1975 году произошло восстание на одном из кораблей Балтийского флота. Участников восстания расстреляли как обыкновенных предателей, не дав им возможности объяснить мотивы их поступка. Эти случаи хоть как-то стали известны. А сколько их осталось скрытых!
– Допускаете ли Вы, что случай в Царьграде окажется террористическим актом, - спросил Воробьев Соколова.
– Вполне, - сказал Соколов.
– Особенно теперь. Вспомните покушение Шмонова на Горбачева.
– Сложная ситуация. Даже осудить это теперь нельзя, как следовало бы. Что Вы думаете по этому поводу?
– Трудность в том, что сейчас умышленно спутали различные оценки такого рода событий - юридическую, моральную и историческую.
– И медицинскую.
– Да. Смотрите, что теперь получается, какая путаница образуется в мозгах людей. Возьмем для примера такой аспект дела. Можно ли с полной уверенностью считать моральным все то, что совершается в рамках наших законов? Можно ли считать аморальным все то, что есть нарушение наших законов? В 1982 году мы, например, судили некоего Шилова. По его собственному признанию, его действия имели целью ослабление позиций советской власти и ее официальной идеологии марксизма-ленинизма в умах окружающих и компрометацию партии и правительства. Он сознавал, что его действия были нарушением советских законов. Но он не признавал советский строй, его власть, его законы и идеологию единственно справедливыми, верными, непогрешимыми, наилучшими. В мире найдется немало людей, которые сочли бы незаконные (преступные) с советской точки зрения действия Шилова добром, а законную расправу над ним - злом. Случай Шилова интересен тем, что преступник - молодой человек, родившийся уже после войны, выросший в рабочей семье, учившийся в советской школе. Конечно, он исключение в среде нашей молодежи. Но такие исключения все же появляются более или менее регулярно, так что тут об исключении приходится говорить с оговоркой. Ведь и те, кто покушался на царя, были исключением.
– А чем занимался этот Шилов?
– Размножал и распространял запрещенные книги бывших советских писателей, изданные на Западе. Возьмем опять-таки этих писателей. Пересылая свои книги на Запад, они знали, что нарушали наши законы и наносили ущерб нашему социальному строю, власти и идеологии. Но они были убеждены в том, что тем самым делали доброе дело. С их точки зрения, причинение ущерба узаконенному злу есть добро.
– Закон есть закон!
– Да. Но есть юридическая Оценка поступков людей. Есть моральная. И кроме того есть оценка историческая. Они далеко не всегда совпадают. Мы, например, официально считаем героями Желябова, Халтурина, Перовскую, Засулич, Каракозова, Ульянова и многих других революционеров, совершавших или планировавших покушения на царя и царских сановников. А сколько людей в мире считало и считает до сих пор их обыкновенными убийцами, справедливо осужденными на основе признанных в то время законов. Нам надо быть готовыми к тому, что и у нас рано или поздно появятся новые Желябовы, Халтурины, Ульяновы и им подобные личности, действия которых точно так же будут оцениваться кем- то не юридическими и моральными критериями, а историческими. Человек, которому удалось бы убить Сталина, навечно вошел бы в историю как один из величайших героев. И не приходится сомневаться в том, что такой человек был бы дискредитирован и казнен. И большинство современников осудило бы его не только юридически, но и морально.
– Думаете ли Вы, что следование Западу в отношении к такого рода преступлениям было бы полезно для нас?
– Что Вы имеете в виду? Их оценку? Так их там осуждают резче, чем у нас. Там они стали серьезной угрозой общественному порядку.
– Я имею в виду общую атмосферу в отношении к ним, включая реакцию в средствах массовой информации, публичность судов, практические возможности преступлений.
– Палка, как говорится, о двух концах. Положение с такими преступлениями (назовем их социальными) у нас пока таково. Расследованием их занимается не милиция, а КГБ. Решения по ним принимаются высшими органами власти вплоть до Политбюро, а не обычными судебными учреждениями. Последние принимают участие в таких ситуациях в заключительных стадиях и с целью придать юридическую видимость совсем не юридическим решениям высших властей. Люди, совершающие такие преступления, лишены какой бы то ни было возможности предать свои действия гласности именно в том виде, как это им хотелось бы, и публично объяснить их цели и мотивы. По этой причине фактическое положение с такими преступлениями остается неизвестным не только западным, но и советским людям. Если их в редких случаях не удается скрыть, они становятся известными в извращенной форме, мало общего имеющей с их сущностью. Так например, вполне обдуманную и идейно обоснованную попытку покушения лейтенанта Ильина на Брежнева изобразили как покушение сумасшедшего
– Ответить на Ваш вопрос однозначно в принципе невозможно, - сказал Воробьев.
– Оценка человека как психически больного или здорового не является чисто медицинской. В общей форме поведение человека считается психически ненормальным, если оно не адекватно ситуации. Но кто определяет границы ситуации и степень адекватности поведения? Если человек, например, собирается совершить покушение, и если он при этом вместо настоящего пистолета использует палку, воображая, будто это пистолет, то он очевидным образом ненормален. Но можно ли считать нормальным человека, если он использует настоящий пистолет? Это зависит от того, что мы примем за ситуацию поведения. Если взять поведение Ильина с момента, когда он принял решение совершить покушение и обдумал план его, до того момента, когда он начал стрелять, то вы не обнаружите никаких признаков ненормальности. А если вы расширите ситуацию и включите в нее то время и ту совокупность обстоятельств, в которых созрело его намерение совершить покушение, то вы без особого труда найдете многочисленные признаки психической ненормальности. А если вы в качестве ситуации примете всю жизнь человека, то для любого человека вы найдете бесчисленные свидетельства психической ненормальности. И наоборот, сужая сферу ситуации, вы любого психически больного человека можете представить как здорового. Так, тот сумасшедший, который использует палку как пистолет, будет выглядеть как здоровый, если он палкой манипулирует как настоящим пистолетом. Где критерии, определяющие границы ситуации поведения и степень адекватности?
– Опасен человек для окружающих или нет, - сказал Соколов.
– Иногда здоровые опаснее для окружающих, чем больные. Степень опасности человека для окружающих есть тоже понятие не чисто медицинское. Короче говоря, хотим мы это или нет, но в практике экспертизы мы так или иначе вынуждаемся сочетать медицинскую точку зрения с юридической. Одно тут бесспорно: во всех случаях, когда поведение человека является уклонением от принятых норм, медицина всегда может обнаружить уклонение от норм медицинских. Раз человек осознает, что он встал на путь нарушения норм поведения, и что ему за это грозит наказание, в его психике с необходимостью происходит уклонение от психических норм. Поживите хотя бы один месяц с такими мыслями, с какими Ильин жил годы, и попробуйте при этом остаться психически совершенно здоровым! Не получится! Уклонение от медицинских норм в таких условиях есть самозащитная реакция организма. Иначе просто жить нельзя. И вообще, осознание человеком общественно принятых норм поведения становится фактором медицинским. Нас на Западе обвиняют в том, что мы помещаем в психиатрические больницы якобы здоровых инакомыслящих. Это обвинение нелепо. Просто у нас и у них различные нормы социального поведения и различные критерии оценок. С нашей точки зрения, например, тот человек, который совершил покушение на Рейгана, совершенно здоров. А если бы на Западе проявили такой же интерес к покушению на Брежнева, то Ильина сочли бы здоровым.
– Какие все-таки огромные перемены происходят в жизни! При Брежневе здоровых людей объявляли сумасшедшими. А при Сталине, наоборот, сумасшедших объявляли здоровыми. Если не возражаете, я расскажу Вам одну забавную историю на этот счет.
Рассказ Соколова
Около идеологических учреждений всегда околачивается множество сумасшедших, а около Института идеологии Академии наук они вьются тучами. В 1950 году там назначили молодого выпускника университета специально заниматься сумасшедшими, беседовать с ними, отвечать на их письма, читать их рукописи и писать на них отзывы. Парень образованный, рафинированный интеллигент. С бородой. Среди сумасшедших, с которыми работал этот парень, был один, свихнувшийся на терроризме. Убедившись в том, что Бородатый (назовем так этого сотрудника института) заслуживает доверия, Террорист (назовем так этого психа) посвятил его в свои планы: взорвать Кремль, когда там будет проходить партийный съезд или сессия Верховного Совета. Террорист выбрал Институт идеологии потому, что он расположен недалеко от Кремля, там можно сосредоточить взрывчатку, оттуда удобно управлять доставкой взрывчатки в Кремль. Как? Очень просто. Террорист по образованию инженер, имел ряд патентов на изобретения. Без особых усилий он мог домашними средствами построить портативную ракетную установку, с помощью которой можно было минимум сто килограмм взрывчатки перебросить в Кремль.
Бородатый сначала отнесся к идеям Террориста с юмором. Но постепенно заинтересовался всерьез. Сначала чисто теоретически - проблемой роли терроризма в истории вообще. Он заказал в Ленинской библиотеке массу книжек, в которых прямо или косвенно говорилось о терроризме. Сотрудники библиотеки сообщили об этом в КГБ. Там взяли Бородатого на заметку. Но серьезного значения этому не придали: было известно, что Террорист - обычный безобидный сумасшедший, а работать с такими психами есть обязанность Бородатого.