Искушение
Шрифт:
– Вы будете смеяться, - сказал Кузьмин, - но меня осудили за защиту коммунизма.
– Как так, - удивился Чернов.
– А вот так! Бывает защита похуже критики. Если бы я критиковал коммунизм, мне дали бы два или три года обычных лагерей. А за защиту мне влепили семь лет тюрьмы и лагерей строгого режима с последующей пятилетней ссылкой.
– Что же это за защита, если Вас так сурово наказали?!
– Я написал книгу, в которой обосновал закономерность всех зол коммунизма. В результате диссиденты не стали меня защищать, объявив меня махровым сталинистом. На Западе книгу не стали печатать поэтому. А наши власти сочли книгу клеветой на наш общественный строй.
– А что Вы думаете теперь о нашем строе?
–
– Что Вы имеете в виду?
– Близится великая смута. Скоро у нас все начнет рушиться. Боюсь, что придется защищать коммунизм иначе, от всякой мрази, которая похуже коммунистов будет.
– Откуда она возьмется?
– Всякого дерьма в России всегда было в избытке. А наш социальный строй породил дерьмо эпохальное, причем - в огромном количестве. Все наши привилегированные слои таковы. Рыба, как говорится, с головы гниет.
Чернов встретился с Кузьминым еще несколько раз. Тот развивал ему свои идеи насчет коммунизма. Чернов к своему удивлению слушал с любопытством.
– Сам по себе идеал коммунизма хорош, может быть лучше всех прочих идеалов, - говорил Кузьмин.
– Но, увы, его невозможно осуществить на деле. Он предполагает разрушение частнособственнической психологии. А поди попробуй это довести до конца! Для этого надо ликвидировать семью, накопление имущества в семьях, наследование имущества, прославление писателей, музыкантов, актеров и прочих конкретных личностей. Нужно установить строгую иерархию распределения благ, ликвидировать все источники дохода, кроме официальной работы. Нужно, чтобы вся жизнь людей протекала на виду у коллективов. Надо ограничить образованность людей и культуру.
– А это зачем?! Я думаю, надо как раз наоборот поступить!
– Для страны достаточно двести писателей. А их у нас десятки тысяч. Число художников, музыкантов, актеров, спортсменов и прочих паразитов в сотни раз превышает здоровые потребности общества. А ведь каждый из них воображает себя гением и требует привилегий. Избыточное образование прививает людям завышенное представление о себе, хотя практически люди все равно остаются ничтожествами л даже еще больше портятся.
– Значит, коммунистический идеал вообще неосуществим?
– Осуществим лишь в малых масштабах, частично и на короткое время. А наше общество стало разлагаться, не успев сложиться как следует.
– Но хоть какое-то приближение к идеалу возможно?
– Чем ближе общество подходит к идеалу в каком-то одном отношении, тем дальше оно отдаляется от идеала в другом отношении. Это - изначальное и вечное противоречие всякого социального идеала.
Узнав о том, что вместе с Черновым работает сын начальника Атома, Кузьмин попросил через него воздействовать на отца, чтобы Кузьмину разрешили переселиться в Красноармейск. Он мог бы преподавать
в школе или техникуме, в крайнем случае - работать в библиотеке или сторожем. Миронов пообещал поговорить с отцом, но обещание не выполнил. А Чернов как-то позабыл о случайном собеседнике.
Приговор
В начале 1985 года Чернов закончил сбор материалов относительно жизнедеятельности Маоцзедуньки и на их основе вынес ей приговор. Это был не просто приговор некоей Елкиной Евдокии Тимофеевне как частной личности, но приговор всему советскому обществу, лишь символизируемому этой Елкиной. Естественно, он познал это общество в том виде, в каком оно сложилось в брежневские годы, включая несколько лет правления Андропова и Черненко как их инерцию. Причем, он познал это общество не как профессиональный ученый, способный наблюдать его с той же объективностью, с какой естествоиспытатель изучает стадо обезьян или муравейник, а как социологически и философски безграмотный, но от природы неглупый и наблюдательный человек, испытывающий на себе самом все недостатки этого общества. Он познал его в его негативных проявлениях, не обращая внимания на его исторически
Приговор Чернова гласил: Евдокия Тимофеевна Елкина, прозванная Маоцзедунькой, приговаривается им, Черновым, к публичной смертной казни за ее преступную деятельность в качестве представителя власти советского общества и выразителя преступной сущности этого общества. Теперь осталось привести приговор в исполнение. Для этого нужен был надежный и убежденный помощник. Найти его - задача Чернова на ближайшее время. Не может быть, чтобы в таком огромном скоплении людей не нашелся такой человек!
Но неожиданное для Чернова развитие событий в стране нарушило его четко определившиеся планы.
Перестройка
Период, начавшийся в Советском Союзе в 1985 году с приходом к высшей власти Горбачева, стали называть перестройкой. Первоначальным намерением новой власти было заставить страну ускоренными темпами догонять Запад. Началась эпидемия принудительных реформ, вследствие которых страна была ввергнута в состояние кризиса и смуты. Я описал эту смуту в книге Перестройка и контрперестройка (Ed. Olivier Orban, 1991), к которой и отсылаю читателя.
Каждый тип общественного устройства вырабатывает свою систему запретов и ограничений - систему табу. Назревший в Советском Союзе в брежневские годы и разразившийся в горбачевские годы кризис разрушил сложившуюся систему табу и вверг страну в состояние смуты. Это состояние на Западе отчасти по неведению, а отчасти умышленно было расценено как эволюция советского общества в сторону западной демократии. На самом же деле смута не есть нечто позитивное, подобное западной демократии. Она есть явление сугубо негативное, т.е. состояние распущенности, хаоса, неподконтрольности, неспособности сохранять прежнюю систему табу. Тут все оказывается дозволенным, но не в качестве нормальной эволюции общества, а в качестве отклонения от нормы, в качестве заболевания. Здесь человек совершает поступки, ранее считавшиеся недопустимыми, не в силу органической потребности и в рамках существующих норм, а в силу представившейся возможности безнаказанно и даже с выгодой покуражиться публично, воображая себя смелым; талантливым и умным борцом за свободу и прогресс. Смута есть имитация свободы и прогресса,
но не свобода и не прогресс. Человек здесь в гораздо большей мере есть раб обстоятельств и других людей, чем в условиях системы табу. Общество в состоянии смуты подобно человеку в состоянии опьянения или действия наркотика.
Хотя предпосылки кризиса вызревали в самих основах общества по всей стране, описанное выше состояние наступило в Партграде не сразу. Партград втягивался в него постепенно. Политика перестройки ввела в заблуждение и обольстила многие миллионы людей в стране, в том числе - и партградцев. Ухудшение материального положения первое время горбачевцам еще удавалось отнести за счет застойного брежневского периода. Потребовалось по меньшей мере два года, чтобы партградцы стали воспринимать ухудшение всех аспектов их жизни как следствие именно политики перестройки. На высотах власти в Москве к этому времени было произнесено слово кризис. Стали его употреблять и в Партграде.