Искушение

Джойс Майерс

– И ей это удалось? Не так ли, Габриель? Что же теперь будет? – Дженни посмотрела на женщину и нежно улыбнулась.

– Она хочет обвенчаться прямо сейчас, – Габриель нахмурился.

– Ты сказал ей о нас, о наших планах? Дженни без улыбки смотрела на Фиамму. Она красивая женщина, маленькая, пухленькая. У нее округлые бедра и полные груди, тонкая талия. Дженни – высокая, стройная, статная. Габриель говорил, что у нее элегантное, чувственное тело. У Фиаммы, напротив, пышные формы, которые нравятся далеко не всем мужчинам. Глядя в унылое лицо Дженни, женщина перестала плакать и, самодовольно улыбаясь, пристально уставилась на блондинку, признав в ней соперницу.

–

Нет, я еще ей ничего не сказал, cara. Это дело чести, гордости и достоинства. Ей надо сообщить об этом… помягче, поосторожнее. Она пустилась в дальний путь, чтобы найти меня.

– Я тоже, – Дженни улыбнулась с иронией. – Ну что ж, отправимся домой все вместе, будто ничего не случилось? – Габриель молча кивнул. Дженни тоже молчала. Ей было больно, и она злилась. Несколько минут назад он говорил о своей любви, а теперь…

– Фиамма провела на пароходе двенадцать дней. Мы не спали всю ночь. Не время и не место начинать столь деликатный разговор. Сегодня после ужина я все ей объясню. София успокоит ее.

– А, София! – Фиамма счастливо улыбнулась. «Вечером будет уже слишком поздно, как трудно пережить этот долгий день, – подумала Дженни, не зная, останутся ли они с Габриелем навсегда. – Сможет ли она вынести неизвестность? Если он выберет ее, Дженни, не будет ли он потом обвинять ее всю жизнь в своем сердце, что она запятнала его репутацию, заставила его потерять честь, которой он так дорожит? Не будет ли между ними незримо витать тень Фиаммы, обвиняя и осуждая? Лучше покончить со всем этим прямо сейчас, – решила Дженни, – чем видеть всю жизнь раскаяние, стыд Габриеля, слышать его упреки».

– Фиамма всегда стояла и будет стоять между нами, Габриель. Скажи, разве я не права? – спросила Дженни. Агнелли отвел глаза и уставился на небо. Полилась бурная итальянская речь. Он то ли молил о чем-то небеса, то ли проклинал кого-то.

– Дженни, неужели ты не в силах потерпеть несколько часов до вечера?

– К вечеру я уеду. Габриель, я сказала, что люблю тебя, и это было… есть правда. Но я ни разу не согласилась выйти за тебя замуж. Насколько я понимаю, ты – свободный мужчина. Тебе нечего беспокоиться о моей чести, – в глазах Дженни стояли злые слезы.

Она резко повернулась и пошла к ожидавшей коляске. Габриель побрел за ней. Позади плелась Фиамма, склонившаяся под тяжестью своих вещей. Всю дорогу женщина трещала без умолку. Она прижималась к Габриелю и пыталась поцеловать его в губы, но натыкалась то на ухо, то на щеку. Сжав губы, он все время отворачивался от нее.

– Дженни, послушай, пожалуйста. Честное слово, cara, все будет хорошо, – его глаза, его голос были наполнены нежностью и мольбой. В голосе Фиаммы появились визгливые нотки, и она с еще большим пылом пыталась дотянуться до губ Габриеля. Наконец, он не выдержал и сдался. Торжествующая женщина быстро поцеловала его. Дженни печально улыбнулась и кивнула.

– Дженни! – Он вспыхнул. Гнев его нарастал. – Будь благоразумна. – Она отвернулась. Фиамма продолжала болтать. Проснулся Мак Дара, уставился на хорошенькое – по его понятиям – женское личико и тут же уснул. Джеси стал вежливо рассказывать женщине об улицах Нью-Йорка, по которым они проезжали. Он нежно поглядывал на ее полные груди. Алонзо, сидя рядом с кучером, время от времени оборачивался назад. Он размышлял о хитросплетениях судьбы, столкнувшей его, уважаемого гражданина Нью-Йорка, со всеми этими иностранцами – шведами, итальянцами, ирландцами, китайцами – их политическими интригами, не говоря уж о сердечных делах. Он слышал, как резко Габриель разговаривал с приезжей, очень несдержанной женщиной. Что бы он ни сказал, – а

говорил он по-итальянски – Фиамма успокаивалась, но через минуту снова бросалась к нему, неприлично демонстрируя свою любовь. Алонзо показалось, что она без ума от Габриеля, который страстно любил красавицу Дженни. Хотя Дженни чувствовала себя оскорбленной и была сердита на Агнелли, было заметно, что она тоже любит его. Алонзо глубоко вздохнул, глядя на сына. Он считал его волокитой. Джеси любил Дженни, Но старался скрыть свои чувства, флиртуя, как обычно, с любой женщиной, попадавшей в его поле зрения. На этот раз рядом оказалась сирена Фиамма, которая не понравилась мистеру Карвало с первого взгляда. Она казалась ему неискренней, хитрой, изворотливой. Он невзлюбил ее только за то, что она, возможно, совсем немного, но знала английский. Взглянув через плечо, он заметил ее понимающий взгляд, когда Габриель заговорил с Дженни.

– Дженни, ты будешь моей женой. Если бы Фиамме и мне было суждено пожениться, свадьба уж давно бы состоялась. Я все ей объясню в подходящее время… очень скоро. – Габриель говорил тихо. Из-за цокота копыт его могли услышать только Фиамма, которая, конечно, не понимала английского, и Дженни, которая была холодна и сдержанна. Она смотрела ему прямо в глаза, вежливо улыбалась словам Фиаммы, хотя совсем не понимала, что та говорила.

– Габриель, она рассчитывает на тебя. А я сама могу позаботиться о себе. Ты и я… – пыталась она что-то объяснить ему.

– Да, ты и я – мы, вот что имеет значение. Для меня не существует другой женщины, кроме тебя. Мне нужна твоя любовь, Дженни Ланган. – У Дженни сжалось горло. Она была не в силах сказать ни слова. Габриель впал в отчаяние. – Дженни, неужели у тебя такое гордое и холодное сердце, что ты не хочешь дать мне несколько часов, чтобы я мог навсегда сохранить нашу любовь?

Дженни настолько остро осознала свой эгоизм и мелочность, что тихо заплакала. Она понимала, что Габриель ни в чем не виноват. У нее разрывалось сердце от его печального голоса, тоскливых глаз, хмурого, несчастного лица. Она больше не может причинять ему боль. Федерико ошибся. Теперь им предстоит попытаться все исправить.

– Любовь не имеет ничего общего с гордостью, Габриель Ангел, – сказала она, улыбаясь дрожащими губами.

«Боже, – подумал он, – как она прекрасна!»

– Мне очень жаль, Габриель, что я… отнеслась к тебе недоброжелательно и жестоко, но мне стало больно, потому что ты ничего не объяснил Фиамме. Ты простишь меня? – он кивнул. Любовь захватила его с такой силой, что он не нашелся, что сказать. – Боюсь, – продолжала она, – после того, что мы сказали друг другу сегодня ночью… о том, что мы значим друг для друга, я боюсь потерять тебя.

– Никогда. Никогда в жизни мы не расстанемся, – его голос был проникнут решимостью, страстью. – Ты мне веришь?

Дженни кивнула.

– Джеси, поезжайте к себе домой. Мы дойдем пешком. Вы с мистером Карвало очень устали.

– Ничего не желаю слышать, – строго сказал Алонзо. – Мы довезем вас до дома.

* * *

Коляска свернула на Первую авеню и остановилась у подъезда. Было около семи утра. Из узких мрачных зданий на тротуар выходили работницы табачной и швейной фабрик, мужчины, работавшие на бойне. Фиамма продолжала болтать, но ее уже никто не слушал, даже из вежливости. Габриель разбудил Мака и Джоко, затем взял Дженни на руки и вынес из коляски. Потом повернулся к Фиамме, чтобы выгрузить багаж. Она пересчитывала узлы и коробки, словно опасалась, что Карвало увезут что-нибудь. Опуская на тротуар последний узел, Габриель услышал гневный голос Дженни.