Искушения Парижа (Девственница в Париже; Ах, Париж!)
Шрифт:
— Я была счастлива, очень счастлива. Только повстречав барона, я осознала, что раньше не имела ни малейшего представления о настоящей любви. Мужчин, которые так суетились из-за моей красоты, я просто презирала и даже жалела.
Они казались мне созданиями несовершенными и ущербными. Генрих же совсем на них не походил. Умный, твердый, порой жестокий и грубый, он стал для меня смыслом жизни.
— Вы были любовниками… — пробормотала Гардения. — Но ведь барон женат.
— Да, женат! — ответила герцогиня резко. —
— Если вы были так счастливы с бароном, зачем тогда начали устраивать эти шумные вечеринки? — спросила Гардения, пожимая плечами.
Лицо герцогини озарилось почти материнской любовью.
— Ради Генриха, — ответила она. — Согласно его представлениям, жизнь в Париже должна быть именно такой: наполненной смехом и шумом, шампанским и красивыми женщинами. Я стала устраивать вечеринки для него, ведь это не составляло для меня большого труда. Люди, желающие повеселиться, всегда находятся. Молодые шумят, мужчины любого возраста играют в азартные игры. Их я и сама обожаю. От игрового стола меня не оттянуть. Генриха, кстати, тоже.
— Наверное, для него ваши вечеринки были полезны. На них он приводил подобных Гозлину типов… — произнесла Гардения и тут же пожалела о сказанном.
Герцогиня изменилась в лице. Над ней как будто нависла тяжелая черная туча.
— Гозлин был далеко не первым, с кем Генрих сотрудничал, — сказала она, вздыхая. — Я понимала, что он меня использует, но мне было все равно. Понимаешь, Гардения, все равно! Я выполняла все, что барон от меня требовал, чтобы сделать его счастливым. Я сознавала, что приношу Франции вред, но ведь я не француженка, это служило для меня оправданием.
— Если немцы развяжут войну против Франции, то доберутся и до Англии, — произнесла Гардения.
— Нет! — с жаром возразила герцогиня. — Германия ни с кем не намеревается воевать. Кайзеру хочется одного: чтобы люди в его стране жили не хуже других, сам барон рассказал мне об этом. Почему у маленькой Англии больше военных кораблей, чем у Германии? Думаешь, это справедливо?
Гардения ничего не ответила, ясно понимая, что герцогиня как попугай повторяет слова барона, и ее ни в чем не переубедишь.
— Может ли Пьер Гозлин переложить большую часть вины на вас, тетя Лили? — спросила она. — Это крайне важно. Если доказательств, подтверждающих ваше участие в преступных махинациях, не найдут, вам лучше ни в чем не признаваться.
— Не знаю, существуют ли такие доказательства, — сказала герцогиня задумчиво. — Реальных денег я никогда ни от кого не принимала…
— Что значит «реальных денег»? — спросила Гардения. — Вы принимали что-то другое, какие-нибудь ценные вещи?
Герцогиня колебалась.
— Шиншилловую накидку! —
— Нет, не барон, — поспешно ответила герцогиня. — У него не так много денег, чтобы делать мне столь роскошные подарки.
— Значит, правительство Германии, — догадалась Гардения. — О, тетя Лили, как вы могли принять этот презент?
— Генрих сказал, что я должна это сделать, — призналась герцогиня. — В противном случае меня не правильно бы поняли, это показалось бы странным, более того, бросило бы тень на него.
— Но, приняв этот подарок, вы автоматически стали частью преступной программы Германии, настоящим шпионом.
Разве вы не понимали этого раньше?
— Тогда я не думала, что Сюрте обо всем узнает; — сказала герцогиня. — Генрих утверждал, что наша деятельность ни для кого не имеет особого значения.
— И вы в это верили? — спросила Гардения. — Наверняка рассказ Пьера Гозлина показался полицейским весьма и весьма значительным.
— Боюсь, что так, — произнесла герцогиня жалобным голосом. — Я всегда ненавидела этого Гозлина, один его вид вызывал во мне отвращение. Но Генрих просил, чтобы я относилась к нему по-хорошему. Разве я могла сказать «нет»?
— Этот Гозлин был очень увлечен вами, не так ли? — тихо произнесла Гардения.
Герцогиня резко повернула голову. Ее рука дрогнула, бокал с бренди с шумом упал на пол и разбился.
— Давай не будем продолжать этот разговор! — крикнула она почти истерично. — Я не переносила этого Гозлина, но не могла отказать Генриху в чем бы то ни было, понимаешь?
— Не волнуйтесь так, тетя Лили. Нам действительно лучше не продолжать этот разговор.
Гардения убрала с пола осколки разбившегося бокала и принесла тете стакан из небольшой уборной, соединявшей их купе.
Было раннее утро, а герцогиня все продолжала делиться с племянницей воспоминаниями о прошлом. Она рассказала ей и о великом князе из России, когда-то безумно в нее влюбившемся. Он обещал подарить ей замок и столь шикарные драгоценности, которых не имеют европейские королевы, при условии, что она станет его любовницей. Он ей нравился, и они могли бы дать друг другу немало радости. Но благородное воспитание представительницы среднего класса английского общества не позволило ей принять его предложение.
— Я мечтала не о бриллиантовом ожерелье на шее, а об обручальном кольце на пальце, — сказала она. — Поэтому и ответила великому князю отказом, а герцога заставила на себе жениться.
— Но ведь ожерелья у вас тоже были, — заметила Гардения.
— Все они — ничто по сравнению с тем, что мог бы мне подарить этот русский. О, Гардения, мне невыносимо думать о том, что мои изумрудные и сапфировые украшения не со мной!
— Сейчас главное для нас — это остаться на свободе, — ответила Гардения.