Искушенная дьяволом

Херд Мишель

— Нет, — бормочет она. Она слабо хлопает меня по груди, а затем ее пальцы хватают мою рубашку. — Нет.

Поднеся руку к ее лицу, я провожу ладонью по ее мягкой коже и волосам. — Проснись, детка.

Она вздрагивает, и ее тело содрогается в моих руках. Ее глаза распахиваются, и вид ужаса, застывшего в ее глазах, наносит жестокий удар по моему сердцу.

— Черт, Виттория, — отчаянно простонал я. — Что я могу сделать, чтобы ты почувствовала себя лучше?

Я привык все контролировать, но я понятия не имею, как ее утешить.

Ее

лицо приобретает милое, блять, выражение, которое появляется перед тем, как она заплачет, и это обнажает мою душу. Слезы катятся по ее щекам, и от них у меня замирает сердце.

Мое отчаяние растет, и я снова укачиваю ее, осыпая щеки поцелуями.

На этот раз она не плачет, как раньше, и ей удается взять свои эмоции под контроль.

Мой взгляд скользит по ее прекрасному лицу, и я спрашиваю: — Тебе лучше?

Она взволнованно вздыхает и, крепче прижимаясь к моей рубашке, шепчет: — Я продолжаю видеть это.

Мои пальцы ласкают ее лицо. — Что ты видишь, детка?

— Все. — Ее глаза стекленеют, а голос звучит хрупко, когда она шепчет: — Тело Маурицио.

Осторожно, чтобы не давить на нее, я сохраняю мягкий тон и спрашиваю: — Ты можешь рассказать мне, что случилось?

Она хмурится, когда смотрит на меня с отчаянием, дрожащим в ее глазах. — Ты разозлишься. Ты возненавидишь меня.

Я решительно качаю головой. — Нет, не возненавижу. — Сделав глубокий вдох, я поправляю себя. — Я не буду злиться на тебя, но я чертовски зол из-за того, что ты прошла через этот гребаный ад.

Ее брови сходятся вместе, и она колеблется, прежде чем спросить: — Что тебе сказала Глория?

— Сейчас это не имеет значения. Я хочу услышать твою версию истории.

Я продолжаю поглаживать ее лицо, надеясь, что это поможет ей успокоиться, и она откроется мне.

Виттория тяжело сглатывает и садится ко мне на колени, чтобы сесть чуть прямее. Она прислоняет голову к моему плечу и устало вздыхает.

— Все произошло так быстро, — хнычет она. — Я пошла в спальню с Глорией, и пока я любовалась видом с балкона, она оставила меня одну. Я даже не успела этого понять. В следующую секунду вошел Маурицио и бросил на кровать конверт. Он сказал, что в нем пять тысяч евро, потому что это все, чего я стою.

Я скрежещу зубами от усилий, которые мне приходится прилагать, чтобы не сорваться. Я обхватываю рукой ее голову и прижимаюсь ртом к ее кудрям.

Господи, мать твою. Пять тысяч евро. Какой же дешевкой она, должно быть себя почувствовала.

Прижимаясь ртом к ее волосам, я рычу: — Ты стоишь больше, чем все деньги мира. Ты, блять, бесценна, Виттория.

Она убирает руку с моей груди и крепко сжимает мое запястье. — Он сказал мне бросить тебя, чтобы ты мог жениться на другой женщине, а если я этого не сделаю, он закопает меня на заднем дворе.

Вот ублюдок!

Зная, каким жестоким мог быть мой дядя, я могу только представить, насколько травмирующим

это было для Виттории.

Я сжимаю челюсть, слушая, как она заикается: — Он с-сказал, что с-с-сделает т-так, чтобы в-вы п-произнесли с-свои к-клятвы на том месте, г-где мой т-т-труп будут п-поедать черви.

Блять.

Я с трудом втягиваю воздух, когда меня захлестывает белая ярость.

Блять.

Я прижимаю Витторию к груди и зарываюсь лицом в ее волосы.

Блять.

Дыши!

Я задыхаюсь, и Виттория обхватывает меня за шею. Она снова сдвигается, устраиваясь на моих коленях, и ее пальцы вплетаются в мои волосы.

— Прости меня, — хнычет она.

Я качаю головой, пытаясь вернуть контроль над яростью, жаждущей разрушения и мести. Только кровь утолит эту жажду.

Отстранившись, я обхватываю ее лицо и смотрю в глаза. — Что случилось после этого?

Ее руки снова сжимают мои запястья, а брови сходятся вместе.

Глядя на моего маленького невинного олененка, я не могу понять, как кто-то мог причинить ей боль.

— Я сказала ему, что ты никогда не поверишь, что я просто бросила тебя, — шепчет она. — Он накричал на меня, а когда я попыталась дотянуться до телефона, чтобы позвонить тебе, он дернул меня назад. Мы споткнулись о перила...

Ее лицо напрягается от пережитого ужаса.

— А потом... — Она задыхается и крепче сжимает мои запястья. — Потом мы... — Ее дыхание учащается. — Мне плохо. — Ее тело бьется в конвульсиях, и, вскочив на ноги, я подхватываю ее в стиле невесты и бросаюсь в ванную.

Не успев добежать до туалета, Виттория пытается оттолкнуть меня, когда ее начинает тошнить. Желчь стекает по ее руке и падает на пол, а я быстро ставлю ее на ноги и помогаю ей перегнуться через раковину.

И снова мое гребаное сердце разрывается, когда тело моей жены бьется в конвульсиях из-за того гребаного кошмара, через который она прошла.

Я открываю холодную воду и выливаю немного на ее шею и руку. Пока ее тело яростно дергается, доносящиеся из нее звуки уничтожают меня.

Внезапно она теряет все силы, и мне удается поймать ее за талию, прежде чем она успевает упасть на пол.

— Я держу тебя, детка.

Я переношу ее в душ и открываю краны. Прислонив ее тело к своему, я хватаюсь за футболку и снимаю ее с нее.

Она горит и я держу ее под струями прохладной воды.

Через несколько секунд она шепчет: — Приятно.

Когда к ней возвращаются силы и она может стоять самостоятельно, я делаю воду немного теплее.

Все еще одетый в костюм, я беру мочалку и гель для душа.

— Твоя одежда намокнет, — говорит она.

— Мне все равно, — бормочу я, начиная мыть ее тело, стараясь, чтобы мои прикосновения были нежными. — Ты - это все, что имеет значение.