Искусственная Вселенная
Шрифт:
Они встали за высоким экраном, и Грант одним глазом выглянул из-за него. Хотя сам он не был знатоком оружия, он крепко сжал холодную твёрдую рукоятку и прицелился, насколько мог судить, в центр шара. Затем нажал на спусковой крючок.
Шум выстрелов был подобен грохоту обрушившегося здания. Вылетело пять пуль, прежде чем Грант понял, что должен перестать жать на спусковой крючок. Он с содроганием посмотрел на оружие. Как, наверное, легко из него убивать!
Профессор Аркрайт суетливым кроликом метнулся из-за экрана. Раздался торжествующий крик, и он указал на пол рядом с подставкой, на которой
— Вы видите? — воскликнул профессор, похлопывая по шару почти с нежностью. — Это абсолютно непроницаемый барьер. Внутри него, должно быть, действительно странный мир — без света, тепла, звука, полностью изолированный от остальной Вселенной. Пространство, где ничего не известно о нормальных законах. Иная Вселенная!
— Признаюсь, я не совсем понимаю это! — Грант медленно покачал головой. — Нечто, созданное из ничего и останавливающее пули! Почему его не сбило с подставки? Он, должно быть, лёгкий, как мыльный пузырь, но стоит как скала.
— Инерция — один из естественных законов, — ответил пожилой учёный. — Но шар не подчиняется обычным законам. Любое давление, оказываемое на него снаружи, не передаётся внутрь, поэтому он не движется.
— Я бы хотел попробовать запустить в него пушечным ядром, — проворчал Грант.
— И всё же он лёгкий, как пёрышко, или ещё легче, потому что ничего не весит. Знаете, это похоже на мысль. Мысль неосязаема, она ничего не весит, но существует каким-то непостижимым образом.
— Но мысль не может останавливать пули.
— Кто-нибудь когда-нибудь осознанно возводил стену из мыслей? — резко спросил профессор. — Грант, в перспективе наука может столкнуться с такими вещами…
Он направился к переключателю управления грохочущим циклотроном, питавшим трубку.
— Как бы там ни было, мы наткнулись на нечто столь же важное для науки, как первое электромагнитное поле Фарадея или первое открытие мадам Кюри естественной трансмутации радия. Фарадей использовал внутреннее пространство своего поля для получения электричества. Резерфорд и другие учёные использовали лучи радия для исследования субатомных полей. Это наше поле, этот бесколебательный стазис…
Он щёлкнул выключателем огромной машины, подававшей энергию. Катод трубки потускнел, и её удивительное излучение прекратилось. Они принялись наблюдать за пространством, где ранее находилась селеновая мишень. Постепенно там что-то проявилось. Фосфоресцирующая дымка сгустилась и превратилась в мишень, установленную на плоской вершине деревянной подставки. Внезапно свечение исчезло, и всё пришло в норму.
Грант протянул руку, ожидая снова почувствовать тот странный барьер, но там ничего не было. Он осторожно коснулся пластины-мишени; она была неожиданно холодной. Но одного прикосновения было достаточно, чтобы сломанная подставка рассыпалась, и её верхняя часть отвалилась, сломавшись как раз в том месте, где проходила оболочка стазиса. Разрез был чистым и гладким, как при ударе острым топором.
— Веществу, находящемуся
— Ну, конечно, ничего. Ни света, ни звука, ни тепла, ничего из внешнего мира. Это было бы похоже на могилу. Никакие внешние раздражители не проникали бы внутрь — ничего.
— Вы говорите, ничего, — задумчиво произнёс профессор Аркрайт. — Ничего нормального — так было бы правильнее. Мы могли бы часами строить догадки относительно пространства внутри барьера, не приходя ни к каким выводам. Разумеется, мы не можем исследовать эту область с помощью приборов снаружи, поэтому мы поместим их внутрь и сформируем оболочку вокруг них. В качестве подставки мы используем один из наших высоких табуретов.
Через несколько минут они установили мишень на высокий табурет. Рядом с ней лежали термометр, барометр, электроскоп, камертон с записывающим устройством и, наконец, фотографическая пластинка, защищённая красным целлулоидным экраном.
Циклотрон был снова включён, и они снова стали свидетелями захватывающего дух исчезновения всего, что находилось в пределах заколдованной области. Они проводили тесты один за другим.
Сначала по двойнику находящегося внутри камертона несколько раз сильно ударили стальным молотком. Его чистый, похожий на звон колокольчика звук в течение долгих минут будоражил невидимую сферу.
Потом к шару поднесли обычный электрический нагреватель и включили его на полную мощность на десять минут. На другой стороне шара, вне зоны прямого действия инфракрасных лучей, профессор в качестве эксперимента поместил свечу. Воск размягчился, как будто между ними не было преграды. Свеча неуклюже изогнулась и в конце концов превратилась в бесформенную массу, роняющую на пол капли расплавленного воска.
Аркрайт многозначительно улыбнулся своему ассистенту, затем жестом велел подкатить портативную рентгеновскую трубку. Её мощный луч был направлен на шар. Экран флюороскопа, расположенный за глобусом, вспыхнул призрачным светом.
Наконец, помаргивая, зажглась ртутно-дуговая лампа, и её яркий свет осветил пространство, казавшееся абсолютно пустым. Её лучи, не теряя резкости, осветили стену за сферой фиолетово-белым сиянием.
— Отлично! — воскликнул Аркрайт, подбегая к выключателю и останавливая циклотрон.
Они снова стали свидетелями удивительно замедленного появления материи внутри алмазно-прочной оболочки стазисного поля. Когда приборы обрели полную вещественность, два учёных с интересом осмотрели их. Чёрная свеча звукозаписывающего устройства камертона осталась нетронутой.
— Звуковые волны не проникли внутрь корпуса, — резюмировал Аркрайт. — Обычно два камертона входят в резонанс на расстоянии десяти футов.
Два тонких золотых листа электроскопа плотно прилегали друг к другу.
— Рентгеновские лучи не произвели ни единого иона внутри барьера!
Показания термометра не изменились ни на долю градуса.
— Инфракрасные лучи обогревателя не проникли внутрь забарьерного пространства. Они просто обтекали его точно также, как это делают лучи света, сходились с другой стороны и расплавили свечу.