Искусство атаки
Шрифт:
Где-то впереди недобрым следом тронуло воздух. Молодые остановились, ища носами повод для тревоги, но вожак одернул их голосом, еще раз показав, чей нюх острее и вернее опознание происходящего. Стая снова пошла вперед. Вожак иногда завидовал молодым. Да. Ибо они могли не скрывать своих задиристых игрищ. Они могли позволить себе казаться сильными. Казаться. Никто из молоди толком еще не знал, что такое настоящая сила. В чем она. Были вожди, которые брали только клыками и натиском, но они держались недолго, поскольку стая всегда знала, что во всех драках они дерутся не только против чужой силы, но и против своей слабости, своего страха и отчаяния. Потому эти бои были особо злыми, но ничего не решающими. Стая признавала превосходство. Признавала, но не верила ему. И находились те, кто тоже мог очертенеть яростью и драться с князем и победить, не захлебнувшись его кровью. Что менялось? Ничего, разве что еще одна драная шкура отходила земле. А он? Он знал, чем дышит сила.
Это было тогда, когда стая распалась и семьи ушли кто куда. Он брел по тропе, как и подобало хозяину. Другие пробирались чащей, избегая ненужных встреч и открытых столкновений. Но он шел по тропе. Сырой лес также, как и сейчас, пах весной. Лапы прилипали к раскисшему глинозему. Там, впереди, начиналсь чужая земля, но и там он пойдет по тропе… Вдруг ему показалось, что его сзади кто-то окликнул. Он обернулся. Лес
— Если ты пошевелишься, я разорву тебе горло, — сказал волк человеку.
Человек размяк, но не сдался. В нем еще сидело противодействие.
Он процедил сквозь зубы:
— Считай, что тебе повезло сегодня!
— Повезло? Мне везет ровно настолько, насколько я подготовлен к любой встрече.
Волка бесило, что этот щенок не сдается.
— Подумай лучше о жизни, которую ты проиграл.
— Ты хочешь меня убить? Давай! Только ты все-равно не победил меня. Все-равно. Мой дух не сломлен, а значит, ты не победил.
Откуда в этом человеческом недоростке была такая несгибаемость? Может быть, просто по молоди, когда несет безоглядно и неразбери куда. Он еще не знает, что стоит жизнь, чего стоит каждый день встречать врага глаза в глаза. Он думает, что он герой. Если его сейчас убить, то он примет свою смерть как геройство. А что, если его пощадить? Каково будет ему тогда?
— Нет! — сказал человек, — разве ты не слышишь голоса крови? Убей слабого!
— Почему?
— Потому, что в Природе так делает каждый. Сильный убивает слабого, и тогда слабость становится вне закона, ее избегают, ее презирают… Едва только ты пожалеешь слабого, придет пора жалости. Слабые назовут это благородством для того, только чтобы у них был шанс выжить, обманув тебя. Кто будет слабее, тот будет и прав.
Волк отступил от поверженного. Он понял, что победил. Победил потому, что пошел вопреки закону и, может быть, здравому смыслу. Теперь этот молодой забияка станет искать выход. Его дух готов был принять поражение, но не смириться и совершенно оказался неспособным принять волю победителя. У него своя воля. Эко его разобрало! Как и думал волк, поверженный не сможет смириться с постыдством своего поражения. Так оно и вышло. Он резко ударил зверя ногой под ребра и готов был ухе вцепиться ему в загривок, но лесной забияка обнажил зубы. Человек опомнился только тогда, когда волк сделал выпад. Клыки застряли в складках одежды. Волк искал место, куда укусить, чтобы противника сковала боль. Человек рвал на волке шерсть, и она кружилась в воздухе. Человек задыхался, он выбился из сил. Это был прекрасный бой. Никто бы не смог сказать, что они дрались нечестно, что они вообще не дрались, атолько показывали себя. Нет, это был настоящий бой и вдруг… зверь оказался под человеком. Его гладкокожие руки разрывали волку пасть, и у зверя уже не было сил сдерживать челюсти.
— Почему же ты не убил меня?
— Не знаю… Наверное, потому, что сильный не должен убивать сильного, ибо те только и ждут, когда нас вообще не станет.
Они оба шли по тропе, волк и человек. Они понимали друг друга и больше ни о чем не говорили.
В тот год ходчий искал по лесам человека-волка. Странника вела неизъяснимая тяга этой встречи. Зачем? Он не мог ответить. По лесу бродила осень. Ветер обрывал паутину в словнике. Полыхала рябина по лесным застоинам. На кордоне только и говорили о том, как новгородцы воевали чудь. Били чудь по лесным засадам, тревожа инородцев на самых задворках. Но день за день подходили события и покруче. Чудь таилась. Никто и не знал, сколько у нее воинов. Да и вдруг напали на Удолье. Выжгли все, посекли всех. Никто отойти не успел. Воеводы туда, а там уж и нет никого. Только дым да пепел, да кровь по жнивью в землю всохла. Стал Новгород собирать по удольям рать подсошную. А из города дружина снялась походом. Двумя днями позже узнали о дружине и на кордоне. Поджидали не сегодня-завтра, и вдруг в ворота с криком забились дети:
— Чудь идет!
Тревожно крик понесло эхо. В темных чащах ответили вспуганные птицы. Когда дети опомнились, рассказали, что чудь страшная. Мужики все здоровые, лохматые и глаза у них белые. Идут навстречу новгородской дружине.
Он вышел из леса и сразу увидел врага. Чудь стояла лагерем. Воин знал, как важно было удачно начать. Он взял в себя побольше воздуха, качнулся на ногах, пробуя их упругую силу и двинулся вперед. Первые воины полегли, как подрезанные стебли. Он задирал одного за другим, как волк, насевший на стадо. Он и был волком, был им всегда, от рождения и до этого дня. И побратим его был волком. Только один из них носил шкуру, а другой — кожу. Враг опомнился. Сколько уже стрел торчало в его спине. Нет, он не чувствовал боли, он вообще ничего не чувствовал в бою и в жизни. А секира гудела в его руке и чудь захлебнулась кровью. Но откуда-то зло и неотвратимо подступила боль. Она вернула его обратно и, сейчас падая и отступая все дальше в самого себя, он вдруг понял, что он человек и всегда был только человеком. Собрав последние силы, воин закричал, закричал по-волчьи. Услышав его, из лесу вышел старый вожак и вся стая.
Когда днем позже новгородцы подошли к лесному ристалищу, им открылось явление великой битвы, где смерть соединила рядом в одной сцепке тела людей и волков.
Глава IV. Русло железной реки
Следующим элементом системы, которую в 1986 г. я назвал славяно-горицкой борьбой, является инструментарий боя — удары. Нужно сказать, что еще в самом начале восьмидесятых годов, практикуя безымянную по тому времени систему, я смирился с идеей кардинального переосмысления сложившихся стереотипов. Вызвано это было не стихийным нигилизмом самостоятельного творчества, а просто объективным анализом уже популярных систем. Спорить с академическими системами, например, боксом, на который работает не только двухсотлетняя ринговая практика, но и спортивная наука — дело нелегкое. И все-таки … Все-таки, например, предварительная концентрация мешает атаке. Концентрация — это сжатие. Точнее, вжимание в самого себя при уплотнении межклеточного пространства. Нельзя гнать коня и при этом тянуть на себя поводья. Любое действие истинно только тогда, когда оно гармонично. Гармония же отслеживает три состояния: концентрацию, рассеивание и естество. Так, если сеча строится только
Удары клинообразной концентрации не только не уступают по скорости обычным «зажатым» типа тзуки, но и превосходят их.
Важнейшим условием организации ударов является их механическое удобство. Это правило возникло тогда, когда арсенал славяно-горицкой борьбы ухе позволял заниматься отбором. Правда, тяга к базовой широте долгое время была для нас чем-то вроде навязчивой идеи. Так, количество технических элементов Свили достигло семидесяти шести, Радогоры —семидесяти двух, охотницкого боя — перевалило за пятьдесят и примерно столько же заняла доля Влесовой боротьбы. Однако с годами рационализм взял верх и на смену накопительству пришел ориентир на оптимальную содержательность. Система должна быть ценна не только по идейной продуманности, но и по универсальности компоновочной схемы. А это означает, что из нее ничего нельзя забрать, то есть сократить, и в то же время нецелесообразно и дополнять, расширять. Главным звеном содержательной стороны системы является контроль пространства. То есть удары построены таким образом, чтобы сосредоточить атакующую мощь из разных точек пространства с учетом физиологических особенностей реакции противника. Безусловно, что поражающий эффект играет здесь важнейшую роль. И вот на этом я остановлюсь более подробно. Нужно сказать, что я не являюсь сторонником идеи атаковать противника по жизненно важным центрам с дистанции. Считаю, что с расстояния, например, в полтора шага легко уклониться от удара в голову даже в том случае, если вы этого удара не ждете. Для этого всего-то и нужно иметь разработанные рефлексы и минимальный двигательный навык. Что же говорить тогда о ситуации, в которой вы готовы отразить удар противника? Здесь вас может подвести только тактическая ошибка. Так стоит ли полагаться на чьи-то ошибки, если вы атакуете сами? Везде, кроме славяно-горицкой борбы принято сразу устремляться к поражению противника. Исключение может составлять разве что бокс, да и то исключение чисто тактическое, но никак не стратегическое. Везде забывают, что у противника существуют руки и ноги, и они будут строить более или менее результативную модель противодействия. В славяно-горицкой же борьбе предварительная атака рассчитана не на поражение противника, а на сокрушение его реакции. И цель атаки в том и заключена, чтобы вызвать реакцию и ее сломить. При всей жесткости этих атак они редко заканчиваются полным ниспровержением соперника. Однако этап пройден, и уже следующая атака часто заканчивается для противника падением на землю. Все вместе занимает каких-нибудь 4-6 секунд. Итак, вспомогательная атака имеет следующие задачи (относительно противника):
* минимум
*** вызвать оборонителные действия;
*** занять малопригодную для собственной атаки позицию;
* максимум:
*** вызвать потерю ориентации;
*** вызвать короткий болевой шок;
*** вызвать тактические ошибки в контратаке.
Вспомогательная атака в Радогоре, как правило, состоит из трех элементов: вспомогательного удара, который бьется исключительно по рукам или по ногам противника; сдерживающего удара, который у нас называется «мерцанием» и призванного удержать, задавить развитие сильного контратакующего действия; и, наконец, основного удара, направленного уже в голову или корпус. За вспомогательной атакой обычно следует основная. Я пишу «обычно» потому, что иногда атакующий может перейти и на бросок. Основная атака не менее рациональна, чем ее предшественница. Особенность построения ударов здесь следующая. Боец не наносит повторный удар в одно и то же место. Это связано с тем, что, пропустив основной удар во вспомогательной атаке, противник может защитить себя уже рефлексом. У противника возникает оборонительный рефлекс при незначительной степени поражения. Таким образом, наиболее поражающий, направленный удар может встретить большее оборонительное сопротивление. Основная атака потому тоже имеет второстепенный по значению удар. Он наносится в иное место от предыдущего, поражение которого вызывает болевой шок. Следом за ним идет завершающий удар, способный принести максимальное поражение. Часто им атакуется уже плохо защищенная голова. Иногда — горло или позвоночник. Куда реже грудь. Это вызвано тем, что эффект от пробивания корпуса значительно ниже и, таким образом, мы начинаем затягивать бой. Случалось также, что, упуская возможность поразить завершающим ударом голову, боец давал шанс противнику стабилизироваться, придти в себя и контратаковать. Следует помнить, что основная атака уже не должна встречать сопротивления. Бывает, что опыт противника позволяет ему сорвать вашу изначальную, вспомогательную атаку. В этом случае переход к действиям на поражение будет являться тактической ошибкой. Нужно искать способ выдержать всю схему.