Искусство французского убийства
Шрифт:
– Надеюсь, что зайдешь, – проговорила Джулия. – Иначе твои бедные дедушки останутся без ужина, а я выпью великолепное «Бордо-Медок», которое ты выбрала!
Мне пришлось поспешить наверх в гостиную сообщить, куда я направляюсь.
– Жареная курочка? – Глаза дедушки расширились от восторга. – А пюре из репы? Мадам Чайлд приготовит это для нас?
– Э…нет, приготовлю я сама, но под ее руководством, – поспешно добавила я, и выражение надежды на его лице угасло. – Я обещаю, что получится лучше, чем в прошлый раз.
– Конечно, так и будет, ma petite, – сказал дядя
– Принести вам кофе перед уходом? Немного хлеба и сыра? Вы же знаете, как это бывает с Джулией: мы начнем разговаривать, вернее, она начнет, и пройдет битый час, прежде чем я от нее уйду.
– Ну, если ты пробудешь там так долго, то почему бы вам не пожарить курицу у мадам Чайлд? – жизнерадостно предложил дедушка. – Э-э… сэкономите время, так сказать.
– Морис, – оборвал его дядя Раф, улыбаясь. – Оставь бедную девушку в покое. Если курица не получится, у нас будут тосты с холодной ветчиной и вареными яйцами.
– Да, да, конечно, – согласился дедушка, наказанный должным образом. Мое сердце сжалось, и я была полна решимости добиться успеха с этой madame poulet [27] , даже если мне придется уговорить Джулию поджарить ее для меня. – Тогда беги, ma petite Табита, и передай нашу любовь – и благодарность – мадам Чайлд. И внимательно слушай все, что она рассказывает о цыпленке! А еще лучше записывай!
Я рассмеялась и наклонилась, чтобы поцеловать его в щеку.
27
Мадам курицей (фр.).
– Я обещаю, что курочка получится восхитительная, дедушка.
Я подхватила с дивана пальто и подошла, чтобы поцеловать в щеку дядю Рафа. Потом похлопала Оскара Уайльда между ушками, и он быстро лизнул меня в знак признательности крошечным язычком, но мадам Икс нисколько не заинтересовалась моим скорым уходом. Она сидела на подоконнике и разглядывала меня со свойственным ей кошачьим высокомерием, подергивая кончиком хвоста.
Хотя мне предстояло лишь перейти Университетскую улицу, я накинула на шею толстый шарф и натянула самую теплую шапку, какую смогла найти, – одну из шапок дяди Рафа, меховую и квадратной формы. Наверное, закутанная в тяжелое пальто, шапку и шарф, я выглядела как русская кукла.
Не в первый раз после приезда в Париж я скучала по легкости и удовольствию от ношения брюк, в которых ногам было бы теплее, чем в юбке до колен и шерстяных колготках.
К брюкам я привыкла, когда работала на заводе по производству бомбардировщиков. Мы, женщины, каждый день, прежде чем забраться на самолеты, крылья и в турбины, надевали комбинезоны. Я даже стала иногда носить брюки дома – к обоюдному ужасу мамы и бабушки. Но здесь, в Париже, женщине запрещалось носить брюки, не получив разрешения от полиции! Насколько я понимала, для женщины считалось приемлемым надевать брюки, если она ехала на велосипеде или скакала на лошади, но она не могла просто ходить в них по улице или отправиться в магазин.
Ожидая, пока замедлится
Когда я вошла на первый этаж дома Джулии, мое внимание сразу привлекла дверь в подвал. В большом вестибюле было пусто, если не считать одинокого жандарма, стоявшего на страже у входа на место преступления. Вид у него был скучающий, но решительный, и как только он убедился, что я не собираюсь к нему подходить, он отвернулся.
28
Дружелюбие, добродушие (фр.).
Я вздрогнула, вспомнив о том, что видела внизу, в подвале, возле мусорных баков, и посмотрела на похожий на клетку лифт, который должен был доставить меня в квартиру Джулии на втором и третьем этажах. Заходя в лифт, я подумала, что стояла в нем прошлой ночью, когда мы с Терезой Лоньон спускались вместе.
Догадывалась ли она, что ее жизнь в опасности? Что она оборвется через несколько мгновений после того, как мы выйдем из лифта?
Конечно, если бы она боялась за свою безопасность, то бы подала знак… Она бы попросила меня подождать с ней или что-нибудь в этом роде. Разве нет?
Я попробовала вспомнить, говорили ли мы о чем-нибудь важном; было поздно, я устала и немного выпила, потому что в квартире Чайлдов вино и виски лились рекой, а коктейль помогал мне меньше стесняться незнакомых людей.
Тереза и я стояли бок о бок в клетке без крыши, лицом вперед. Я произнесла что-то вроде:
– Я так рада, что мне достаточно перейти улицу – и я дома. На улице так холодно и темно.
Она ответила:
– Вам повезло. Так удобно, что вы живете прямо здесь. А мне понадобится такси.
По крайней мере, мне показалось, что именно это она сказала. Мне стало стыдно, что я не обратила внимания на слова женщины, которые стали для нее последними.
Хотя какая разница, как бедной женщине предстояло добираться домой. Однако я предположила, что наш короткий разговор означал, что она пришла на вечеринку одна или, по крайней мере, она не рассчитывала, что кто-нибудь из друзей Дор отвезет ее домой.
Интересно, важная ли это информация? Когда лифт остановился, я задумчиво прищурилась, пытаясь вспомнить, замечала ли я вообще Терезу Лоньон до того, как мы вместе вошли в лифт.
Когда двери открылись, она отступила назад, а я вышла первой; почему-то этот момент я запомнила. Но когда я начала отходить от лифта, она поспешила меня догнать. Она подошла ко мне вплотную, оглянулась…
Тогда я не придала этому значения, но теперь задумалась: а не хотела ли она что-нибудь мне сказать, не пыталась ли понять, с какой стороны ко мне подойти… или просто боялась остаться одна после того, как я уйду.
Но я не остановилась, а она не произнесла ни слова и не сделала никакого жеста, пока мы шли к парадным дверям. Я помахала ей: