Искусство понимать ребенка. 7 шагов к хорошей жизни

Кривцова Светлана

Игорьку 4,5 года. В детском саду он слывет драчуном. Обычно, когда его не понимают (речь мальчика в звуковом отношении не очень чистая) или он раздосадован, оттого что не может немедленно получить желаемое, он начинает самозабвенно лупить детей и не может остановиться. Дети боятся Игорька, не хотят с ним играть. Мама мальчика рассказала об этой проблеме психологу. Во время их встречи возник вопрос

о том, чем обычно заканчиваются драки. Мама задумалась: «Ну чем?.. Игорек ни разу не сказал, что он дрался. Наоборот, он говорит, что ничего особенного не было, он вел себя хорошо. Играл, качался на качелях, хотел сражаться на мечах. И знаете, дома он тоже никогда не дерется! К нам приходят знакомые с детьми, и мы бываем в разных местах, где много детей. Я не замечала, чтобы он дрался. После жалоб воспитательницы я обычно ему говорю, что хорошие мальчики не дерутся, поддерживаю ее авторитет. Если воспитательница говорит, значит, он действительно дрался, обидел кого-то. Меня и нашу бабушку (а мы растим Игорька вдвоем с моей мамой) это очень огорчает. Я говорю Игорьку о своем огорчении. Вот этим все обычно и заканчивается».

Мама и воспитательница в детском саду не знают, что делать с агрессией Игорька, и разрешают ситуацию так: обе делают вид, что ничего не было. Игорек хорошо считывает это послание: «Когда я раздражен, на меня находит что-то непонятное. Я не контролирую свое поведение, а потом много людей недовольны мной. Но можно сделать вид, что ничего не было. Главное, чтобы я извинился».

Воспитательница не проясняет ситуацию до конца, надеясь, что это сделает семья. Мама и бабушка не верят, что Игорек может быть агрессивным. И сам ребенок не видит своего поведения, не верит, когда ему о нем сообщают как о чем-то нехорошем. Он любит маму и четко выполняет ее бессознательное послание – не замечать своей агрессивности. Для него агрессия (а может, обида из-за того, что его не понимают?) живет где-то в углу, куда ее всякий раз убирает мама.

Что мешает маме (а также и воспитательнице, которая призвана профессионально разбираться с сильными аффективными импульсами маленьких детей) спокойно, шаг за шагом рассмотреть происходящее в душе ребенка во время драк? Может быть, боязнь почувствовать себя некомпетентной в обращении с мальчиком? Или непонимание каких-то особенностей его поведения?

Это отдельный разговор. Тут надо разбираться. Но очевидно, что мама видит в сыне «очень хорошего ребенка», у которого просто не может быть плохого поведения.

Возможно, ее пугает агрессия, даже в игровых проявлениях. Или, будучи недовольной, не удовлетворенной, она не позволяет и себе ярких эмоциональных реакций, ведь слабости могут быть самыми разными. Мама Игорька их не принимает, не признает за собой, не рассматривает. Для нее важно быть безупречной мамой хорошего мальчика. А вот Игорек перенимает мамины слабости – пугаться агрессии, не признавать свои негативные эмоции. Парадоксально, но слабость внутри него растет вместе с увеличением брутальных поступков и задиристых выпадов.

Примерно к 4,5–5 годам дети «считывают» и присваивают множество слабостей своих родителей и несут их дальше по жизни уже как свои. Справедливости ради нужно сказать, что к этому же возрасту многие сильные стороны и ценности родителей тоже усваиваются ребенком. Психологи всех стран и направлений психотерапии говорят одно и то же: причины проблем в отношениях между родителями и детьми растут из детского опыта самих родителей. Слабости теряют власть над нами в тот момент, когда мы можем спокойно на них взглянуть и… принять.

Все начинается с принятия

Принять то, каков я есть, – это духовная работа, работа личности. Один шаг в этой духовной работе мы уже сделали, признав существование своей слабости.

Когда у нас возникает подозрение, что, возможно, мы пристрастны в сложившейся конфликтной ситуации, наш ребенок уже спасен. Потому что в этот момент мы перестаем винить его в том, что имеет отношение исключительно или по большей части к нам самим. Это «мы не умеем уделять внимание сами себе», а не «ему, четырехлетнему, до нас нет дела». Когда мы принимаем свою пристрастность, мы начинаем по-другому общаться с детьми. Если мы говорим себе: «Мне грустно осознавать, что мой сын подолгу делает математику. Он корпит над простой задачей, а ведь его родители и родители родителей всегда были сильны в математике», – это не то же самое, что сказать ему: «В нашей семье таких тугодумов, как ты, не было отродясь». (Вместо математики можно подставить любую другую тему, мотив нашего недовольства.)

Конец ознакомительного фрагмента.