Искусство рассуждать о книгах, которых вы не читали
Шрифт:
Ведь на самом деле книга не остается безразличной к тому, что о ней говорят, она изменяется, в том числе и прямо во время обсуждения. Такая подвижность текста — это второй источник неопределенности в многозначном пространстве виртуальной библиотеки. И неопределенность эта добавляется к той, которую мы только что обсуждали: не известно, действительно ли те, кто говорят о книгах, их читали, — но именно вторая неопределенность, связанная с подвижностью текста, играет главную роль в выборе поведения в каждой ситуации. Ваше поведение будет наиболее адекватным, если оно будет исходить не из представления о книге, как о чем-то застывшем и неизменном, а из конкретной меняющейся ситуации,
Герой «Утраченных иллюзий» (КП, КС и ЗК +) Бальзака Люсьен Шардон, сын аптекаря из Ангулема, мечтает восстановить дворянский титул, который носила его мать, урожденная де Рюбампре. Он влюбляется в местную дворянку госпожу де Баржетон и отправляется за ней в Париж, бросив в провинции своего лучшего друга печатника Давида Сешара, который женился на его сестре Еве. Но еще Люсьен рассчитывает в столице сделать карьеру, желательно — как литератор, он привозит с собой свои первые произведения: сборник сонетов «Маргаритки» (НК --) и исторический роман «Лучник Карла IX» (НК +).
В Париже Люсьен проникает в круг интеллектуалов, издателей и журналистов, и быстро осознает законы реальности, царящие в этой среде, в которой делается литература и искусство, — законы эти весьма далеки от его иллюзий. Они открываются ему внезапно — во время разговора с одним из новых друзей, журналистом Лусто. Тот нуждается в деньгах, поэтому ему приходится продать несколько книг издателю и владельцу книжной лавки Барбе. Среди книг есть и неразрезанные, хотя Лусто пообещал директору газеты написать на них рецензии:
«Барбе тщательно рассматривал обрезы и обложки книг.
— О! Они в превосходной сохранности, — вскричал Лусто. — „Путешествие“27 (НК -) не разрезано, как и Поль де Кок, и Дюканж, и та, что на камине: „Рассуждения о символах“ (НК --); последняя вам в придачу. Прескучная книжица! Готов ее вам подарить, — боюсь, как бы иначе моль не завелась!
— Но, помилуйте, как же вы напишете отзывы? — сказал Люсьен.
Барбе поглядел на Люсьена с глубоким удивлением и, усмехнувшись, перевел глаза на Этьена:
— Видно, что этот господин не имеет несчастья быть литератором»28.
Люсьен, удивленный тем, что можно написать статью о книге, которой ты не читал, не может удержаться и спрашивает Лусто, как он собирается сдержать обещание, данное директору газеты:
«— А ваши статьи? — сказал Люсьен, когда они ехали в Пале-Рояль.
— Вздор! Вы не знаете, как строчат статьи. Что касается до „Путешествия в Египет“, я перелистал книгу, не разрезая, прочел наудачу несколько страниц и обнаружил одиннадцать погрешностей против французского языка. Я напишу столбец и скажу, что если автор и изучил язык уток, вырезанных на египетских булыжниках, которые именуются обелисками, то родного языка он не знает, и я ему это докажу. Я скажу, что, вместо того чтобы разглагольствовать о естественной истории и древностях, он лучше бы занялся будущностью Египта, развитием цивилизации, научил бы, как сблизить Египет с Францией, которая, некогда покорив его и затем потеряв, все же может еще подчинить его своему нравственному влиянию. Затем я сделаю из этого патриотический монолог и начиню его тирадами насчет Марселя, Леванта и нашей торговли».
На вопрос Люсьена, как бы поступил Лусто, если бы автор говорил о политике, тот, не моргнув глазом, отвечает, что упрекнул бы автора в том, что он мучает читателей скучной
Как видите, в романе Бальзака появляются уже знакомые нам типы не-чтения: составлять себе представление о книге, не читая ее, судить о ней, пролистав текст, а также, делать выводы на основании того, что говорят о ней другие. Люсьен, несколько озадаченный критическими методами Лусто, не может скрыть своего удивления:
«— Боже мой, но где же критика? Священная критика? — сказал Люсьен, проникнутый заповедями Содружества.
— Дорогой мой, — сказал Лусто, — критика — это щетка, которой не следует чистить легкие ткани: она разрывает их в клочья. Послушайте, оставим в покое ремесло. Вы видите вот эту пометку? — сказал он, указывая на рукопись „Маргариток“. — Я сделал эту пометку чернилами под самой бечевкой на обертке рукописи. Если Дориа прочтет вашу рукопись, он, конечно, перевяжет ее по-своему. Таким образом, ваша рукопись как бы запечатана. Это не лишнее для обогащения вашего опыта. И еще заметьте, что вы попадаете в лавку не с улицы и не без кумовства, не так, как те бедные юноши, которые побывают у десяти издателей раньше, чем один наконец предложит им стул...»
Так Лусто безжалостно помогает другу расстаться с иллюзиями: Люсьен собирается отдать рукопись своих «Маргариток» на прочтение одному из самых известных в Париже издателей, Дориа, а Лусто предлагает проверить, станет ли тот вообще развязывать пачку листков, на которых ему принесли рукопись, — для этого он как бы «запечатывает» пачку, пометив чернилами, где проходит бечевка.
Когда Люсьен возвращается к Дориа, чтобы узнать его решение, тот не оставляет молодому человеку никаких надежд на то, что книга будет издана:
«— Конечно, — сказал Дориа, раскинувшись в креслах, точно какой-нибудь султан. — Я просмотрел сборник и дал его на прочтение человеку высокого вкуса, тонкому ценителю, — сам я не притязаю на роль знатока. Я, мой друг, покупаю проверенную славу, как один англичанин покупал любовь. Вы столь же редкий поэт, сколь редкостна ваша красота, — сказал Дориа. — Клянусь, я говорю не как книгопродавец. Ваши сонеты великолепны, в них не чувствуется никакого напряжения, они естественны, как все, что создано по наитию и вдохновению. И наконец, вы мастер рифмы — это одно из достоинств новой школы. Ваши „Маргаритки“ — прекрасная книга, но это еще не дело, а я могу заниматься лишь крупным делом».
Хотя Дориа отказывается печатать рукопись и не претендует на то, что прочел ее от начала до конца, он все же утверждает, что познакомился с ней, и даже делает некоторые стилистические ремарки, например хвалит рифмы. Но хитрость, придуманная Лусто, заставляет его действовать тоньше:
«— Моя рукопись у вас? — сказал Люсьен холодно.
— Вот она, мой друг, — отвечал Дориа, и в его обращении с Люсьеном появилась какая-то вкрадчивость.
Поэт взял сверток, не проверив состояние перевязи, настолько вид Дориа внушал уверенность в том, что он прочел „Маргаритки“. Люсьен вышел вместе с Лусто; казалось, он не был ни удручен, ни раздосадован. Дориа проводил обоих друзей в лавку, беседуя о своем журнале и о газете Лусто. Люсьен небрежно играл рукописью „Маргариток“.