Искусство управления государством.

Тэтчер Маргарет

Нам нужно действовать срочно, если мы не хотим допустить полного разрушения того, что традиционно считалось законностью. Мы должны доказывать, начиная с самых основ, преимущество национального правосудия перед международным.

В Великобритании нам необходимо сделать следующее:

 изменить закон об экстрадиции таким образом, чтобы, используя слова американской конституции, «полное доверие и уважение» не распространялось автоматически на запросы судов таких стран (как, например, Испания в случае с делом против сенатора Пиночета), где беспристрастное разбирательство не может быть гарантировано [215] ;

215

В

случаях терроризма я все же облегчила бы экстрадицию и депортацию См. также стр. 309–310.

 тщательно продумать и принять закон о суверенном иммунитете и исходить из него, а не из решения судей, опирающихся на туманное обычное международное право;

 в свете судебных решений о применении Конвенции по предупреждению пыток выяснить, какие еще международные конвенции могут создавать неприемлемые риски в процессе ведения наших дел.

Соединенным Штатам я бы настоятельно рекомендовала:

 полностью отказаться от взаимоотношений с Международным уголовным судом и оказать максимальное давление на остальных, с тем чтобы и они поступили так же;

 использовать все свое влияние, для того чтобы не допустить новых попыток урезать суверенный иммунитет или распространить всеобщую юрисдикцию на вопросы, которые должны решаться демократическим путем и национальными судами.

ЕВРОПА И ПРАВА ЧЕЛОВЕКА

Думаю, не стоит удивляться тому, что в значительной мере дело Пиночета обязано своими осложнениями Европе, а конкретнее — Европейской конвенции об экстрадиции. Я занимала пост премьер-министра, когда был принят Закон об экстрадиции 1989 года. Его принятие должно было позволить Великобритании ратифицировать Конвенцию. Это предполагало отказ от положения, в соответствии с которым государство, обратившееся с просьбой об экстрадиции, должно было предоставить «достаточные доказательства» т. е. предъявить улики, минимально необходимые для возбуждения дела против подозреваемого, если бы вменяемое ему преступление было совершено в Соединенном Королевстве. Пойти на такое решение пришлось под давлением со стороны других европейских государств, которым, как утверждалось, добиваться экстрадиции мешали технические сложности соблюдения правила «достаточных доказательств» а это, в свою очередь, означало, что и мы не могли рассчитывать на их сотрудничество в случае обращения с просьбой о выдаче подозреваемых британскому правосудию. Как я уже отмечала, сегодня совершенно ясно: надеяться на то, что суды всех европейских стран примут наши стандарты, было ошибкой.

Вместе с тем нужно учитывать не только европейский аспект. Европейская конвенция об экстрадиции 1957 года была инициативой Совета Европы, а не Европейского союза. Поэтому вместо «еще более сплоченного союза» как сказано в Римского договоре, в преамбуле Конвенции мы находим гораздо менее амбициозную задачу «усиления единства между членами [Совета]». Так или иначе, сегодня институты и Совета Европы, и Европейского союза имеют в значительной мере схожую повестку дня, а это — наступление наднационализма на национальный суверенитет. Как следствие, есть все основания связать в одно целое две последние «европейский» инициативы, которые выдвинуло нынешнее британское правительство.

Первая — это включение положений Европейской конвенции о защите прав человека в британское законодательство через принятие Закона о правах человека. Европейская конвенция о защите прав человека 1950 года обязывала государства континентальной Европы уважать права человека, что в Соединенных Штатах и Великобритании считалось само собой разумеющимся на протяжении столетий. Этот факт, о котором британские политики в то время и впоследствии дипломатично умалчивали, обязательно следует учитывать при анализе воздействия Европейской конвенции о защите прав человека на британское законодательство. Некое новое фундаментальное декларирование прав понадобилось лишь потому, что закрепленные на бумаге конституции европейских стран оказались неспособными гарантировать свободы личности столь же эффективно, как и неписаная конституция Соединенного Королевства. В том, что Великобритания решила включить Европейскую конвенцию о защите прав человека

в свое национальное законодательство и, таким образом, впервые дать нам нечто, равносильное писаной конституции, видится глубокая ирония. Кроме того, это свидетельствует о путанице в мыслях.

И в Соединенных Штатах, и в государствах материковой Европы писаные конституции обладают одним серьезным недостатком. Они оставляют возможность судьям принимать решения, которые в норме должны приниматься демократически избранными политиками. Как минимум, это ведет к неопределенности границ действия законодательства. В худшем варианте это может привести к тому, что судьи начнут выполнять функции верховной власти. При этом политизация правосудия становится почти неизбежной. В конце концов политики, как, например, в Соединенных Штатах, добиваются права утверждать или отвергать кандидатуры судей, которые обладают столь огромной властью. Действительно, как только политизация правосудия достигнет определенного уровня, появляется необходимость политического утверждения, которое в определенной мере возвращает власть обратно в руки представителей народа. Поскольку я предпочитаю традиционную британскую процедуру назначения судей вместе с традиционными ограничениями судебной власти, на мой взгляд, включение Европейской конвенции о защите прав человека в наше законодательство окажется серьезной ошибкой.

Нельзя сбрасывать со счетов и собственные недостатки Конвенции. Утверждение о том, что сам подход континентальных европейцев к правам и законам кардинально отличается от нашего, — вовсе не ура-патриотизм. В процессе развития свободы в Великобритании на возможности правительства использовать принуждение были наложены четкие ограничения: мы можем делать все, что прямо не запрещено законом. В европейском же понимании под правами обычно подразумеваются так называемые «реальные» права, гарантированные государством.

Европейские судьи также намного более склонны к широкому толкованию законодательных актов и выводам, которые идут вразрез с намерениями законодателей и тех, кто их выбрал. В последние годы — т. е. еще до изменения британского законодательства — Европейский суд по правам человека (который слушает дела о нарушениях Конвенции) нередко принимал такие решения, которые с точки зрения многих в Великобритании были невразумительными или просто неправильными. Например, в 1995 году суд постановил, что британские специальные подразделения в 1988 году (когда я была премьер-министром) нарушили права террористов из ИРА, так как те были убиты до того, как успели совершить задуманный ими террористический акт в Гибралтаре.

В 1996 году суд решил, что министр внутренних дел, наделенный властью парламентским актом, не имеет права определять, как долго несовершеннолетние преступники, задержанные «до тех пор, пока будет угодно Ее Величеству» [216] , могут содержаться в тюрьме. В 1999 году суд вынес постановление против давнего запрета на службу гомосексуалистов в вооруженных силах. А в мае 2000 года он обязал Великобританию выплатить по 10 тысяч фунтов стерлингов семьям десяти террористов из ИРА, убитых силами безопасности в Северной Ирландии.

216

Формула английского уголовного права, применяемая при назначении судом бессрочного лишения свободы. — Прим. пер.

Включение Европейской конвенции о защите прав человека в законодательство Великобритании приведет к тому, что подобный непредсказуемый активизм будет поощряться и в британских судах. Несмотря на отрицание того, что Закон о правах человека подрывает парламентскую независимость, на деле именно так оно и будет. Суды получат право издавать «заявления о несоответствию» в тех случаях, когда они усмотрят противоречие закона Европейской конвенции о защите прав человека. Теоретически законодательство остается таким же, как и прежде; однако на практике «ускоренная» процедура, дающая правительству возможность вносить поправки без предварительного обсуждения их правомерности, позволит очень быстро модифицировать законы. Вряд ли какое правительство, не говоря уже о нынешнем британском, откажется от возможности привести таким образом закон в соответствие с постановлением суда.