Искусство воскрешения
Шрифт:
Бесодрын отпустил словечко похлеще первого. Дамы возмущенно перекрестились, дети учуяли нечто интересненькое, а мужчины усмехнулись и с любопытством воззрились на проповедника – что-то он ответит нашему ханурику?
Христос из Эльки закрыл глаза и сжал кулаки. Вот-вот взорвется. Силясь сдержаться, вытянул шею поверх голов слушателей и просто сказал чуть громче прежнего, что чужое богохульство, братья и сестры, лишь привечает праведников к Богу.
Однако с третьим возгласом пьяницы его угольно-черные глаза вспыхнули яростью, он взревел, как бык, испросил прощения
– Антитринитарий! [13]
7
После победоносного входа на прииск – «Господь явился в Иерусалим, восседая на осле, я же в Вошку, оседлав дрезину», – говорил он, исполненный достоинства, – Христос из Эльки получил приглашение отобедать из общего котла. Обед устраивали супруги бастующих рабочих.
У беседки-эстрады на площади, напротив здания профсоюза, чернели три каменные жаровни, подпитываемые кусками шпал. Над ними возвышались огромные чугунные котлы. Зной облегчала только ранчера [14] , облачком рвущаяся из граммофона в зале профсоюза. В полном составе семьи бастующих толклись под солнцем в ожидании «военного пайка», то бишь порции пролетарской фасоли со шкварками.
13
Антитринитарий – представитель любого христианского течения, отрицающего догмат о Святой Троице.
14
Ранчера – род мексиканской песни; исполняется, в частности, оркестрами марьячи.
Издалека могло показаться, что у котлов царит хаос, но на самом деле там соблюдался живой и кипучий порядок: пока дети по очереди отгоняли бродячих псов, привлеченных запахом съестного, а дюжие щебенщики, обливаясь потом, рубили шпалы на костер, раскрасневшиеся женщины с выпачканными углем щеками и в фартуках из мешковины половниками накладывали дымящееся варево в судки, которые протягивали им другие поселяне, выстроившиеся в плотную очередь и бросавшие долгие голодные взгляды. Скромное меню состояло из фасоли – либо с перловкой, либо со шкварками, через день – с душистой кляксой соуса из острого красного перца, который варили отдельно на закопченной сковороде для лепешек.
К тому времени Христос из Эльки уже понял, что Вошка – один из самых захудалых и нищих приисков, какие только доводилось видеть его пастырским глазам. А повидали они немало. За десять лет служения он больше двадцати раз приносил семя Евангелия в пампу и обошел не по одному прииску в каждом кантоне. Вошкинские ребятишки бегали босиком, цинковые хибары держались на честном слове, общественные уборные заросли грязью, а пустырь, почитавшийся за площадь, не имел ни единого чахлого деревца для защиты
Жертвенный народ в пампе, Святый Отче. С ним сравнится разве что избранный Иеговой, сорок лет бродивший по пустыне в поисках Земли обетованной. Да и то с натяжкой. Тем-то время от времени по великодушию Твоему перепадало манны небесной. А здесь, если что и посыплется с небес, так непременно пламень и горящие камни.
Прежде чем сесть за единственный детский дощатый столик, сделанный из яблочных ящиков, который женщины накрыли для него в тени эстрады для оркестра, Христос из Эльки воззвал к собравшимся, прося тишины и почтения. Воздав должное сеньорам поварихам – и сделайте милость, выключите граммофон хоть на минуту, – он приступил к благословению пищи в общем котле. Подняв руки к небу, он громко произнес:
– Как Ты, Отче Предвечный, Отче Небесный, Святый Боже Всемогущий, приумножил хлеб'a и рыб в землях галилейских и напитал ими алчущие множества, так, нижайше молит Тебя покорный агнец стада Твоего, благослови и приумножь пищу сию, дабы дети твои, самоотверженные трудящиеся селитряного промысла, мужи, жены и чада, познали бесконечную силу Твою, милосердную любовь и царствие небесное. Аминь.
– Аминь! – хором ответили все.
После он сгорбился за столиком, и услужливые женщины подали ему тарелку горячей фасоли, щедро приправленной острым перечным соусом. Он отдельно благословил тарелку – коротенько и почти шепотом – и взялся за еду. Сперва он старался не забывать о манерах, скупо орудовал ложкой и не проявлял восторга. Но голод его был так силен, а еда – так вкусна, что в конце концов он «с вашего позволеньица, возлюбленные сестры» опрокинул фасоль в рот через край тарелки и начисто подтер все черствой трехдневной дрожжевой булкой.
Он умял порцию добавки, с удовольствием облизал пальцы, осоловело и громко рыгнул, словно довольный извозчик, вытер рукавом туники грязную бороду, перекинулся парой слов с восторженно взиравшими на него местными, выразил чистосердечную благодарность любезным сеньорам – супругам бастующих, подбодрил трудящихся и советовал им не отказываться от требований, по его мнению, братья, справедливых и разумных, собственноручно вымыл тарелку в цинковом тазу, а потом учтиво извинился и изъявил желание вздремнуть. Не соблаговолит ли кто указать ему прохладное местечко для сиесты?
Пожалуй, на всем прииске нет места прохладнее эстрады, единодушно отвечали женщины.
Он подхватил полы назарейской туники и медлительно, как сытое жвачное животное, преодолел десяток ступеней эстрады. Наверху разулся, расстелил плащ на шершавых досках орегонской сосны, выложил бумажный пакет вместо подушки и с сухим скрипом в суставах и позвонках – непросто прожитые суетные сорок четыре года уже начинали давить на скелет – вытянулся во весь рост головой к северу, ногами к югу («Для лучшего сна, братья и сестры, следует соблюдать расположение осей Земли»). Долго и зычно пукнул – звук получился, будто в соборе играет фисгармония, – скрестил руки на груди, как покойник, и незамедлительно погрузился в священный экуменический сон.
Конец ознакомительного фрагмента.