Исламская интеллектуальная инициатива в ХХ веке

Градировский С.

Мы видим, что более восьми веков (вплоть до эпохи Сефевидов), алавитский шиизм может рассматриваться как нечто большее, нежели просто революционное движение в истории, выступавшее против самодержавных и классово-репрессивных режимов Омейядского и Аббасидского халифатов, царств Газнавидов, сельджуков, монголов, Тимуридов и двух Ханидов, которые сделали правительственную версию суннизма своей официальной религией. Шиитское движение занималось тайной идеологической борьбой и предпринимало реальные действия. Подобно революционной партии, шиизм имел хорошо продуманную, насыщенную информацией, глубоко укоренившуюся и четко разработанную идеологию, ясно очерченные и определенные лозунги, а также дисциплинированную и вышколенную организацию. Он вел непривилегированные и угнетенные массы в их стремлении к свободе и исканиях справедливости. Считается, что он был точкой объединения требований, страданий и возмущения интеллектуалов, желающих обрести

свои права, и масс в их поиске справедливости.

Вследствие этого на протяжении истории, по мере укрепления могущества правителей, трудности, несправедливость, лишения, пренебрежение правами людей и эксплуатация трудящихся возрастали. Неравенство становилось все более ощутимым в силу наличия системы аристократии, классового неравенства, промывки мозгов, идеологических предрассудков, связи теологов с временными правителями, бедности и нужды масс и процветания власть имущих. Когда это стало ясно, шиитский фронт сделался сильнее, основные лозунги движения приобрели большее влияние, а борьба шиитов стала более интенсивной и важной. Из направления в мысли, способа обучения и религиозной секты, предназначенной для интеллектуалов и немногих избранных, в своем противостоянии греческой философии и восточному суфизму шиизм превратился в путь правильного понимания ислама и культуры людей Дома Пророка, в глубоко укоренившееся и революционное социально-политическое движение масс, в особенности деревенского люда. Оно породило огромный страх среди самодержавных властителей и лицемеров от религии, правивших людьми именем суннизма.

Именно по этой причине псевдоинтеллектуалы и свободомыслящие правители, при дворах которых евреи, христиане, маги и даже материалисты наслаждались свободой, почетом и влиянием, говорили о шиитах с такой злобой и раздражением, что даже если бы все они были вырезаны под корень, это бы не утолило жажды власть имущих. Они сдирали с шиитов кожу живьем, прокалывали им раскаленными иглами глаза, вырывали языки и сжигали их заживо. Все это практиковалось. Доходило до того, что историки, теологи и даже философы, набожные люди при дворе считали частью своего поклонения изобретение каких-то ложных обвинений, подделок и фальшивок, какие они только могли выдумать против шиитов! В таких обстоятельствах султан Махмуд Гази заявляет: «Я переверну мир в поисках шиита!» Это его правительство пролоббировало суннитский теологический декрет, согласно которому женитьба на женщине из «людей Писания», то есть евреев, христиан и зороастрийцев дозволена, однако незаконно брать в жены шиитку.

С приходом к власти Сельджуков предрассудки и предубеждение против мира мысли и религии становятся сильнее. С социальной точки зрения, феодальная и сословная система ужесточает угнетение масс, в особенности крестьянских, до невыносимости. Чтобы поддерживать политику государства, необходимы порки и пытки, результатом которых является конструкция из груд костей и вырванных глаз.

Религиозная часть суннитского ответвления, которое с самого начала обернулось в «правительственный ислам», превращается в конгломерат наиболее необоснованных и полных предрассудков верований и грубых правил. Она пускается в ход для оправдания бесчеловечных действий властителей. Она идет на компромисс с Газнавидами, турками-сельджуками и монголами, становясь опиумом для народа и инструментом подавления, предназначенным для предотвращения любой мысли или действия, которые подвергают опасности интересы сильных мира сего и наносят вред помещикам и феодальной знати.

Вот что послужило причиной того, что шиизм в тот период появился в качестве источника восстания и борьбы униженных и угнетенных масс, особенно деревенских. Он расцвел удивительно, в различных аспектах и в разных направлениях, умеренных или радикальных, в форме разнообразных движений масс против современных им властей; это были движения, нашедшие свое выражение в терроризме Хасана Саббаха, общинной жизни карматов, радикальных культурных и религиозных воззрениях галатов, восстании некоторых суфийских сект революционно-шиитской окраски против грубых предрассудков и бездушной, окаменевшей цензуры теологической и юридической системы, прикрепленной к правящей верхушке. Наконец, интеллектуальная, умеренная и духовно богатая школа имамитского шиизма восстает, вступая в конфронтацию с религией и культурой правителей.

Громко раздающийся призыв и возможность изучения данной школы мысли основываются на двух принципах: имамата и справедливости. Они порождают революционные возгласы Ашуры и ожесточенную мобилизацию масс против существующих условий. Имамитский шиизм приглашает людей к ожиданию двенадцатого имама, который находится в сокрытии. Он поднимает критические проблемы «знаков появления» и конца света. Он оживляет надежду на освобождение после мученичества. Он проводит идею возмездия и революции, укрепляет веру в неизбежность падения тиранов и издает декрет против властителей, дарующих справедливость

посредством меча. Он готовит угнетенные, жаждущие справедливости и находящиеся в ожидании массы к участию в восстании. В некоторых городах, таких, как Кашан и Сабзевар, где шииты сильны, они седлают по пятницам белую лошадь, и все жители города — протестующие, неудовлетворенные и ожидающие шииты, следуют за лошадью по дороге, ведущей из города, несмотря на противодействие со стороны правителей и представителей официального духовенства. Они ожидают начала восстания, спасения и свободы от тирании. Они обсуждают такие вопросы, что это порождает ужас среди правителей.

На протяжении первой половины восьмого века, вслед за тотальной резней Чингисхана и Хулаку, когда власть монголов привела иранские массы к покорности, унынию, унижению и слабости, когда месть Чингисхана была законом, когда меч и виселица были ресурсами закона, когда монгольские ханы и кочевники, офицеры и начальники трибуналов всецело управляли различными регионами и поместьями в качестве феодалов, и они поработили крестьян самым жестоким образом, когда точно так же в городах люди в большинстве своем обслуживали монгольских правителей, последние призывали массы во имя «истинной суннитской религии» подчиниться псевдо-исламским властителям, которые были точь-в-точь такими же, как Чингисхан. Они совершали обрезание только для того, чтобы польстить чувствам мусульман, между тем как под угрозой находилось распространение культуры, веры, морали, общество и даже само существование мусульман!

Некоторые религиозные люди, чья набожность удержала их от сотрудничества с властью и тиранами, предали все забвению в суфийских монастырях, тем самым нецеленаправленно вставая на путь попустительства угнетению и прокладыванию дорожки к убийствам. Они оставили народ беззащитным перед экзекуциями монгольских палачей и грабителей, а также обманщиков от религии.

Именно в таких условиях религиозный проповедник пускается на поиски истины — так и поступил Салман. Салман приходит ко всем, желая обрести религиозную веру. Сначала он посещает благочестивого Балу, чтобы найти путь спасения в школе набожности и свободы. Впоследствии он видит, что благочестие безмолвствует перед лицом тирании. Какой позор! Какое это бессердечие и эгоизм, когда человек, будучи окруженным криками заключенных, ревом палачей, бедностью голодных, кнутами жестоких, обрушивающихся на спины беспомощных жертв, вместо того чтобы добровольно встать на их защиту, должен просто стремиться к индивидуальному спасению и стараться попасть в рай самому! Салман отворачивается от этого человека, полный отвращения, и отправляется в Семнан, чтобы встретиться с Рунеддином Эмад-од-Доулехом, известным своей набожностью и совершенством в суфийских практиках. Салман осознает, что суфийские практики, точно так же как и благочестие, являются способом ухода от реальности и ответственности, равнодушием к судьбе народа и игнорированием жестокости и тирании. Он обнаруживает, что у суфиев нежные сердца, нежные чувства и возвышенные души. Но неужели те реки крови, что были пролиты монголами в этой стране, и тот упадок, который угрожает исламу и народным массам, никак не тревожит мира их души и изнеженности их сердца? Салман отвращается от суфия с ненавистью и приходит к шейх-уль-ислам имаму Гиясуддину Хабибулле Хамави из Бахрабада, чтобы получить у него знания в области религиозного законодательства и теологии истинного суннитского правоверия и найти дорогу обратно к подлинному источнику истины. Здесь он сталкивается с теологией, обнаруживающей и изучающей тысячи проблем, касающихся этикета омовения, однако в которой полностью отсутствуют какие-либо сведения об ужасной участи народа.

Испытывая отвращение ко всем этим благочестивым рясам, убежденный в том, что данные религиозные учения служат тканью для одеяний набожности, которые носятся на теле угнетения, с сердцем, полным ненависти к жестоким монгольским правителям и боли за страшную судьбу исламских масс, будучи мусульманином, осознающим свою ответственность за народ и осведомленным о времени, в которое он живет, и человеком, протестующим против существующей системы и потерявшим веру в торговцев религией, шейх Халифех выбрал ислам Али, школу протеста и мученичества.

В одежде простого дервиша он едет в Сабзевар как одинокий странник, останавливается в большой мечети города и начинает проповедовать там. Этот момент является точкой отсчета начала Сарбедаранского освободительного движения. Он — проповедник, восстающий против всего того, что способствует пребыванию людей в невежестве и их угнетению, он — вестник восстания, инспирированного верой, идеологией и «красной» историей, вдохновленного шиизмом. Мало-помалу непривилегированные массы начинают осознавать, находить свой путь и в результате становятся устрашающей силой. Официальное псевдодуховенство затевает свои обычные игры: распространение слухов, потом обнародование религиозных декретов и затем — призыв к дозволенному убийству. Клерикалы нашептывают: