Исландские саги. Том I
Шрифт:
Повествование в любых событиях, как трагических, так и отнюдь не трагических, ведется в «сагах об исландцах» в одной и той же тональности. Современный читатель не замечает этой тональности, так как он неизбежно впитывает трагическую тональность в описание трагических событий. Некоторое представление о тональности, которую современному читателю трудно заметить в «сагах об исландцах», может дать разве что средневековая музыка: в противоположность музыке Нового времени средневековая музыка тоже, как правило, не имеет целью вызвать сочувствие каким-то переживаниям.
Вообще средневековое повествование часто имело совсем не ту цель, какую впитывает в него современный читатель. Так, например, в рассказе о Торстейне Морозе, помещенном в настоящем издании, современный читатель неизбежно обнаруживает комизм, то есть полагает, что цель рассказа – рассмешить. Между тем рассказ этот – христианская легенда о чуде. Цель этого рассказа – внушить веру
Не интересовали тех, кто писал «саги об исландцах», и переживания, обусловленные сексуальными отношениями, то есть романические переживания. По-видимому, эти переживания не вызывали того сентиментального сочувствия, на которое рассчитывает автор всякого романа. Вокруг них не было никакого поэтического ореола. Характерно, например, что, хотя из фактов, сообщаемых в «Саге о Ньяле» (гл. ХХХIII), очевидна влюбленность Гуннара в Халльгерд, брак Гуннара с ней расценивается как «безрассудный брак по страсти» (более точным переводом было бы «из похоти»). Брак по любви казался людям того времени просто безрассудством, глупостью. Напротив, разумным казалось заключить брак так, как это делают в той же саге Скарнхедин, Хельги и Грим, сыновья Ньяля, которым Ньяль сам подбирает подходящих жен (гл. XXV и XXVI). «Любовью» называются в «сагах об исландцах», как правило, только отношения, устанавливающиеся между супругами спустя некоторое, иногда даже долгое время после брака. Слово «любовь», очевидно, имело совсем не тот смысл, что в романической литературе. К тому, что с современной точки зрения представляется связью, основанной на романическом чувстве, слово «любовь» в «сагах об исландцах» не применяется. Если это любовная связь мужчины с чужой женой, то обычно просто говорится, что мужчина «одурачил» женщину. Если же речь идет о любовной связи женатого мужчины с одинокой женщиной, то обычно говорится о «побочной жене» и «побочных детях» как о чем-то, что вполне естественно и не должно вызывать возражений у законной жены.
Вместе с тем из фактов, сообщаемых в «сагах об исландцах», очевидно, что сами по себе переживания, обусловленные сексуальными отношениями, были, в сущности, теми же, что и в другие времена: люди так же влюблялись, испытывали страсть, ревновали и т. д. Другой была только оценка этих переживаний: не было их идеализации и романтизации. Но именно поэтому в «сагах об исландцах» эти переживания оказывались более объективно изображенными, чем это возможно в романе, хотя в сагах они и не были объектом изображения. В романе Нового времени не может не быть идеализации этих переживаний хотя бы уже потому, что она есть в значениях соответствующих слов (то есть слов «любовь», «влюбленность» и т. д.) во всех современных европейских языках. Таким образом, и в этом отношении «саги об исландцах» правдивее даже самых реалистических романов.
Исключение в этом отношении представляет собой «Сага о Гуннлауге Змеином Языке». В этой саге любовь в романическом смысле слова идеализируется в духе средневековой куртуазной литературы. Однако и в этой саге основное – распря, и любовь в ней только мотивирует эту распрю.
Нигде в настоящей статье те, кто писал «саги об исландцах», не были названы их «авторами». В самом деле, совершенно неясно, можно ли их так назвать. По этому вопросу уже давно идет дискуссия между учеными. В первой половине XIX века установилось мнение, что те, кто писал «саги об исландцах», были просто записывателями того, что бытовало в устной традиции. Но во второй половине XIX века стали склоняться к тому, что те, кто писал «саги об исландцах», собирали бесформенную традицию и придавали ей форму саг, то есть были их авторами. В начале XX века снова установилось мнение, что те, кто писал саги, с некоторыми оговорками в отношении саг, наиболее длинных и сложных по композиции, были просто их записывателями. Но в 30-х годах XX века снова была выдвинута точка зрения, согласно которой «саги об исландцах» – это письменные произведения, созданные их авторами, и эта точка зрения в последнее время господствовала. Однако и сторонники этой точки зрения признают, что источником письменной саги была устная традиция, но только они не называют эту устную традицию «сагой».
Все выдвигавшиеся до сих пор теории происхождения «саг об исландцах» подразумевают упрощенное представление о специфике устной и письменной словесности. Переход от устной словесности к письменной якобы совпадает с переходом к авторскому творчеству, и, следовательно, письменная словесность – это якобы непременно авторское творчество. В действительности, однако, дело обстоит гораздо более сложно. В сущности, словесности «безавторской», если так можно выразиться, вообще не может быть. Всякая словесность создана людьми, то есть авторами. Но возможно неосознанное авторство, и в условиях неосознанного авторства авторский вклад не отграничен от пересказа и, следовательно, не поддается
В устной традиции господствует неосознанное авторство. Однако и в устной традиции возможно осознанное авторство. Так, поэзия древнеисландских скальдов, несомненно, подразумевает осознанное авторство. Однако известно, что эта поэзия существовала еще за несколько веков до введения письменности.
Древнейшие скальдические стихи были сочинены еще в IX веке, и есть сведения об их авторах. Правда, у скальдов осознанное авторство распространялось только на форму, но не на содержание, то есть это была ранняя стадия развития осознанного авторства.
Переход от неосознанного к осознанному авторству – это целая огромная эпоха в истории человеческого сознания. Между тем переход от устной словесности к письменной, то есть введение письменности, – это событие, которое осуществляется в сравнительно короткий срок. Естественно поэтому, что эти два перехода отнюдь не обязательно совпадают. Неосознанное авторство возможно и в письменной словесности и широко представлено в средневековой литературе. Так, оно, несомненно, имело место в «сагах об исландцах», поскольку те, кто их писал, считали, что эти саги – правда, а не плод их художественной фантазии. Но при неосознанном авторстве в письменной словесности авторский вклад примерно так же не отграничен от записывания или переписывания, как в устной словесности он не отграничен от пересказа, и, следовательно, так же не поддается определению. Те, кто писал «саги об исландцах», могли записывать устную традицию или списывать с того, что уже было написано другими. Но они могли вносить и свое в записываемое или списываемое, и в этом отношении они не отличались от того, кто передавал устную традицию, на которой они основывались, потому что и устная традиция, конечно, не передавалась слово в слово. Таким образом, невозможно установить, в какой мере те, кто писал «саги об исландцах», были их авторами.
Перевод «саг об исландцах» представляет большие трудности. Древнеисландский язык во многих отношениях совсем не похож на современные европейские языки. В нем много слов и оборотов, которым в этих языках нет эквивалентов или соответствий. Другими словами, он очень идиоматичен. Особенно идиоматичен язык «саг об исландцах». Он, правда, совершенно свободен от какой-либо искусственности, вычурности, риторичности или нарочитости. Но известно, что для передачи безыскусности нужно больше искусства, чем для передачи искусственности.
Особые трудности представляет перевод вис (стихотворных строф), встречающихся в сагах. Стиль вис совсем не похож на стиль саг, он крайне вычурен. В висах много так называемых кеннингов, то есть очень условных поэтических фигур, состоящих из двух или больше существительных (например, «ясень сечи» или «дерево бури оружья» = воин). Порядок слов в висах – противоестественный (отдельные предложения переплетаются друг с другом), а размер – очень сложный (аллитерации и внутренние рифмы образуют строгий узор). Передать эту сложную и вычурную форму в переводе на русский язык сколько-нибудь точно совершенно невозможно. Ее можно передать только очень приблизительно. Но такой приблизительный перевод вис оправдывается тем, что содержание их, как правило, очень скудно (обычно в них сообщаются какие-то факты, сообщаемые и в прозе), а форма настолько условна, что как бы независима от содержания. Именно поэтому свободная передача формы вис, в сущности, не искажает их содержания.
В комментариях к отдельным сагам или прядям даются сведения об их особенностях, исторической основе, переводах на русский язык, библиографии, а также объясняются отдельные слова и выражения, встречающиеся в них [4] .
Сага об Эгиле
Перевод С. С. Масловой-Лашанской (гл. I–LVII) и В. В. Кошкина (гл. LVIII–LXXXVII)
Стихи в переводе А. И. Корсуна
«Сага об Эгиле» представляет собой историю четырех поколений рода, к которому принадлежал Эгиль, сын Скаллагрима, самый крупный из исландских скальдов, и охватывает период с конца IX по конец X в. По-видимому, эта сага основана не только на устной традиции, но и на письменных источниках. Значительное место занимает в ней история распри норвежского вождя Квельдульва (деда Эгиля) и его сыновей Торольва и Скаллагрима с основателем норвежского государства конунгом Харальдом Прекрасноволосым. В результате этой распри Скаллагрим переселился в Исландию и основал там род «Людей с Болот».
4
В комментариях к I тому использованы статьи и примечания М. И. Стеблин-Каменского к следующим изданиям: 1) Исландские саги. М., 1956; 2) Исландские саги. Ирландский эпос. М., 1973 (Библиотека всемирной литературы); 3) Поэзия скальдов. Л., 1979 (Литературные памятники). (Примеч. ред.)