Испанец
Шрифт:
Ее пальцы, осторожно поглаживающие его подрагивающий живот, вдруг смело скользнули ниже, и Эду простонал:
– Ведьма, чертовка! – обмирая от нахальства, с которой девчонка касалась его и ласкала – неспешно опуская руку все ниже, под полотенце, вдоль темной дорожки курчавых волос.
Он с наслаждением запустил руку в ее светлые волосы, крепко сжал их и с силой оттянул ее голову назад, так, что она ахнула и замерла с высоко поднятым точеным подбородочком, с открытым беззащитным горлышком, в которое Эду тотчас впился жадным крепким поцелуем, оставляя красный след.
– Злая колючка…
Его
– Иди сюда…
Он легко подхватил ее под ягодицы, одним рывком усадил на стол и требовательно развел ее колени, так, словно имел на это право, так, словно она не могла сказать «нет», словно не существовало этого слова в природе. Он вжимался в ее прохладное тело, обмирая от накатывающего острого желания, целовал эту девчонку, зарываясь пальцами в ее шелковистые волосы, и чувствовал, как ее ноготки оставляют алые, атласно блестящие полосы на его напряженных плечах.
Только на миг он оторвался от нее, дыша шумно и тяжело, словно без ее губ дыхание было невозможно. Ее ресницы дрогнули, чуть поднимаясь, и он, заглянув в ее затуманенные глаза, произнес только одно слово:
– Si?
– Si.
***
Марина не поняла, как это произошло. Как она вообще насмелилась сделать то, что она сделала.
Только ее невероятно, дико, неконтролируемо влекло в Эду, и Анька в ее голове вопила: «Прыгай на него и хватай! Раз в жизни! И никогда больше!»
Эду своим появлением просто потряс ее. Она спрятала под стол руки, чтобы он не заметил, как задрожали ее пальцы, и не смела и прикоснуться к стакану с недопитым молоком, чтобы не расплескать.
Эду был сложен как греческий бог. Нет, наверняка еще лучше. Глядя не его широкие плечи, на сильную спину, и чуть ниже, Марна чувствовала, что трусики ее стремительно намокают, а этого не случалось с ней… да, пожалуй, никогда не случалось. Она была слишком неопытна, и до этого момента просто не понимала, как это – хотеть мужчину.
Не его внимания, не разговоров и встреч, ни взглядов и еще сотню каких-то милых мелочей, а мужчину. Его тело. Его ласку. Его. Там, где сейчас так горячо, где пульсирует, заставляя ее обмирать от каждого нового спазма.
«Такой качественный самец! – орала Анька в ее голове. – Да что ты теряешь?! Даже не невинность, дьяволу ее в рот, чтоб говорить не мог!»
Нет, невозможно!
«Я так не могу, я так не поступаю, это неправильно, - казалось, даже мысли ее звучали в голове дрожащим голосом. – Я не могу с первым встречным!»
«Да такого первого у тебя не будет никогда! – орала Анька. – Выруби свою Полозкову! Ты через пару недель тю-тю, и кто вспомнит об одной такой развратной девчонке?!»
И потому, когда Эду взял ее руку и положил на свой живот, она сделала это. Бессовестно проникла под его полотенце и коснулась вставшего члена, погладила его горячую головку, провела ладонью по всей длине, сама поражаясь своей смелости.
Он тоже хотел ее; пожалуй, лучшего доказательства, чем крепко стоящий член не сыскать, не так ли? Это было невероятно, невозможно, фантастично,
Коктейль из лекарств и воплей воображаемой Аньки все еще плескался в ее голове, когда молодой человек целовал ее, так жадно и горячо, как не целовал ее никто и никогда.
Игорь… да поцелуи с ним напоминали лизание наждачной бумаги.
А от крепких касаний губ Эду Марина думала, что просто взорвется сейчас, сию минуту. И то, что ее ноги обняли его талию – это казалось таким естественным и само собой разумеющимся. Он что-то бормотал горячим, хриплым голосом, покрывая поцелуями ее шею, лицо, долго-долго и невыносимо сладко целовал в губы, и Марина говорила «да» на каждое его слово. Предложи он сейчас спрыгнуть со скалы – кажется, она не отказалась бы.
Так же легко, как и днем, он поднял ее, обнявшую его руками и ногами, прижал к себе… а потом было недолгое путешествие, и прохлада огромной постели, свежее белье, пахнущее лотосами, и снова жадные поцелуи.
– Я отогрею тебя поцелуями, Doncella de nieve, - шептал Эду. Его руки осторожно, словно боясь вспугнуть, избавили Марину от пижамы, и маленькие беленькие трусики, с предательским мокрым пятнышком, он стянул, скомкав их в ладони. – Злая колючка…
Словно обезумевшая, Марина льнула к Эду, прижималась к его горячему обнаженному телу. Не существовало ничего, кроме страсти, которая накатила внезапно, и которую так хотелось удовлетворить. Не было стеснения – даже когда Эду обнял ее талию своими сильными жёстким ладонями, а его рот по очереди ловил и ласкал ее остренькие соски, чуть покусывал и поглаживал языком, затирая легкую боль.
Марина блаженно изгибалась в его руках, подставляя под его ласки и поцелуи свое тело. Она хотела, чтобы он рассмотрел ее всю; она хотела почувствовать его желание и поверить, что он хочет именно ее, а не банального секса. Поверить в то, что желанна; пожалуй, это было одно из ее табу – не думать о себе в таком ключе. Не помышлять, потому что испуганный разум стыдливо напоминал о недостатках – и безапелляционно выносил приговор: слишком жалкая, чтобы быть желанной! Слишком уродливая, слишком толстая, слишком, слишком, слишком!..
Но перспектива через пару недель уехать и навсегда оставить позади и сегодняшнее приключение, и Эду стерла, изничтожила это табу. Впервые в жизни Марина отважилась поверить в то, что раньше казалось ей невероятным, и это было неслыханной смелостью.
Она хотела, чтобы испанец показал ей, как это – быть желанной; хотела, чтобы обласкал и изгладил каждый сантиметр ее кожи, и ей казалось, что она ощущает ладони Эду везде. Они оглаживали ее бока, ласкали ее округлую грудь, чуть сжимались на задыхающемся от страсти горле, и тогда Марина слышала биение собственной крови и понимала, что она жива, жива как никогда. Завтра, вероятно, будет стыдно, оглушительно и невероятно, но сегодня Марина была готова на все, в том числе побыть распутной и порочной. Она запустила обе руки в волосы испанца, и чуть не выкрикнула свое невыносимое, бесстыжее удовольствие, пока он целовал ее вздрагивающий живот.