Испания от античности к Средневековью, Циркин Юлий Беркович

Испания от античности к Средневековью

на обложку

Циркин Юлий Беркович

Шрифт:

Надо обратить внимание еще на два важных аспекта узурпации Магненция в связи с Испанией. Юлиан в одном месте (Or. 1,27—28) подчеркивает, что армия Магненция в огромной степени состояла из западных варваров, так что, по его мнению, войну против узурпатора даже нельзя было назвать гражданской, но именно внешней. Разумеется, это полемическое преувеличение, долженствующее унизить Магненция и восхвалить Констанция. Но полностью отбросить это заявление нельзя. В другом месте (Or. III [II], 6) среди народов, у которых Магненций, видимо готовясь к войне с Констанцием, набирал дополнительные контингента, Юлиан упоминает иберов. Это, конечно же, западные иберы, т. е. испанцы. Долю испанцев в его армии определить невозможно, но само их наличие несомненно.

Второй аспект связан с возможным язычеством Магненция. Его мать, может быть, считалась прорицательницей (Zos. II, 46, 1). Филосторгий (III, 26) говорит, что Магненций склонялся к почитанию демонов и надеялся на бессильного, т. е. языческого, бога. Филосторгий упрекает в этом не только самого Магненция, но и его сторонников ( ). Одним из них был упомянутый Фабий Тициан{47}, роль которого в признании Магненция на Западе трудно переоценить. Правда, вопрос о религиозной

принадлежности самого Магненция спорен. Его монеты носят обычные христианские символы{48}. Но это может быть связано с желанием узурпатора не рвать с уже укоренившимися имперскими традициями и попытками, как об этом будет сказано ниже, найти modus vivendi с Констанцием и Ветранионом. По словам Зосима (II, 42, 4), не только жители Августодуна, но и толпа с полей ( , сбежавшись в город, активно поддержали Магненция во время его путча. Известно, что христианство в сельской среде распространялось гораздо медленнее, чем в городах. И в западных провинциях перелом произошел только в середине и второй половине IV в. Но и в конце этого века, и в начале следующего вес язычества и в Италии, и в западных провинциях был еще довольно значительным, причем именно крестьянство и частично интеллигенция, а также часть знати были среди наиболее активных сторонников старых верований{49}. Поэтому вполне возможно, что такая быстрая и энергичная поддержка Магненция была стимулирована или его язычеством, или, по крайней мере, слухами о нем. Но даже если сам Магненций собственно язычником и не был, то поддержку язычникам он явно оказывал и сам на такую же поддержку рассчитывал. Он отменил жесткие меры Константа, направленные против язычества, в частности вновь открыв храмы и разрешив ночные службы{50}.

Это обстоятельство, как кажется, имеет отношение и к Испании. Ко времени легализации христианства Константином оно распространялось только в городах, а владельцы многих вилл еще и в IV в. оставались язычниками. Значительная часть Пиренейского полуострова пока очень мало была задета христианством, особенно сельское население. В Галлеции и значительной части Лузитании эта религия, как кажется, вообще стала распространяться в форме присциллианства{51}, т. е. не ранее 60-х гг. IV в. Может быть, это тоже — одна из причин большего количества свидетельств признания Магненция именно в этих провинциях. Конечно, точной корреляции между сохранением язычества и поддержкой Магненция нет. Как мы увидим дальше, Магненция поддержала и приморская часть Тарраконской провинции, где христианство уже давно укоренилось. Однако надо учесть, что и здесь еще, вероятно, оставалось какое-то число язычников, в том числе и в верхах общества, и никаких данных о численном соотношении христиан и язычников в этом регионе нет. Так что вполне возможно, что поддержка, какую Магненций нашел в Испании, объясняется также и его принятием языческой средой.

Однако думается, что традиционная верность Испании Константиновской династии не исчезла полностью, и Магненций должен был с нею считаться. Ему надо было загладить убийство Константа. И именно в Испании, недалеко от Тарракона, была воздвигнута пышная гробница Константа, куда был перенесен прах императора, убитого невдалеке от Пиренеев, хотя еще и на галльской стороне{52}. И выбор места для его гробницы едва ли был случайным. Недаром Константа похоронили не в Галлии, где он был убит, а в Испании, хотя и сравнительно недалеко от Пиренеев, возле ближайшей к этим горам провинциальной столицы. Возможно, что для сооружения гробницы были использованы дворцовые помещения, принадлежавшие ранее самому Констанцию{53}. Может быть, именно в глазах испанцев Магненций хотел выглядеть, с одной стороны, освободителем от негодного и развратного императора, а с другой — законным преемником Константа, что, возможно, давало ему дополнительную опору и надежду на крепкий испанский тыл. Магненций использовал украшение этой гробницы для пропаганды своей политической идеи, которая, по его мысли (или мысли Марцеллина и других заговорщиков, стоявших за спиной Магненция), должна была укрепить его власть и придать ей полностью легитимный характер.

Среди мозаик этой гробницы выделяется, с одной стороны, охотничья сцена, которая должна была напомнить зрителю о страстном увлечении покойного императора, а с другой — четыре человеческие фигуры в роскошных императорских одеяниях, сидящие на тронах. Было выдвинуто предположение, что здесь изображены четыре императора и что это является иллюстрацией стремления Магненция создать новую тетрархию, изобразив себя, своего брата Децентия, к тому времени провозглашенного цезарем, Констанция и Ветраниона{54}. Думается, что, учитывая ту политику, которую проводил Магненций в первый период своего правления, принять это предположение вполне можно. Но представлял ли Магненций новую тетрархию в составе именно тех фигур, о которых было сказано, надо попробовать выяснить из рассмотрения событий того времени.

Вскоре после захвата власти в префектуре Галлии Магненций был довольно быстро и без труда признан в Италии и Африке (Eutr. X, 10, 2). С тем чтобы предотвратить распространение его власти и на север Балканского полуострова, который входил во владения Константа, Констанция, сестра императора, добилась провозглашения 1 марта 350 г. императором старого военачальника Ветраниона, в то время командовавшего пехотными войсками на Дунае. То ли сразу после этого, то ли еще заранее она сообщила об этом акте Констанцию, и тот после некоторых колебаний прислал Ветраниону диадему, что фактически означало его признание, а позже даже отослал ему деньги и приказал тем своим войскам, которые находились вблизи событий, в случае необходимости оказать ему помощь (Jul. Or. I, 21; 24; Philost. III, 22){55}.

Сначала Магненций, вероятно, надеялся на подчинение всей империи. После подчинения ему Африки он захватил также Киренаику, находившуюся в сфере власти Констанция{56}, что было недвусмысленным знаком стремления узурпатора к захвату всего государства. Однако поддержка армией Ветраниона заставила его задуматься. С другой стороны, фактическое признание Ветраниона Констанцием натолкнуло его и, вероятно, его советников на мысль о возможности договориться с Констанцием о разделе империи. Магненций направил к Констанцию посольство, которое, однако, двинулось кружным

путем через Египет и Сирию, явно чтобы не попасться в руки Ветраниона (Athan. Apol. Const. 9). Результат этого посольства был нулевым. Тогда Магненций пошел на переговоры с Ветранионом, и они оба направили общее посольство к Констанцию, надеясь с ним договориться. Узурпаторы предлагали сохранить в империи status quo: Констанций признает их обоих своими соправителями, а они его — старшим августом; для обеспечения этого соглашения Магненций предлагал Констанцию руку своей дочери, а сам просил в жены Констанцию, которая только недавно была душой возвышения Ветраниона (Iul. Or. 1,24; FHG IV, 190; Zon. XIII, 7, p. II 15C).

Предложения Магненция и Ветраниона в значительной степени сводились к восстановлению диоклециановской тетрархии, но пока еще в виде сосуществования трех (а не четырех) императоров при формальном признании приоритета единственного на тот момент законного августа Констанция. Брачные связи, которые должны были укрепить эту систему, тоже напоминали сделанное Диоклецианом и его соправителями. Такое соглашение было очень выгодно Магненцию. Он, по-видимому, понял, что захватить территории к востоку от Адриатики он не сможет, и хотел обеспечить себе власть в западной части империи, в том числе в Италии и Риме, что имело большое психологическое значение. В этой части государства, не только в Испании, но и в других странах западной части империи, существовали (и Магненций не мог этого не знать) многочисленные сторонники Константина и его сыновей. Константа могли ненавидеть за его вызывающее поведение, но это не относилось ко всей династии. А к тому же, как это часто бывает, после смерти Константа его старые грехи стали забываться и память о нем могла становиться все более популярной. На это намекает Аврелий Виктор (Caes. XLI, 25), говоря, что из-за грубости и суровости Магненция люди стали сожалеть о правлении Константа. В таких условиях мирное соглашение с Констанцием укрепляло власть Магненция, а брачные связи вводили его в семью Константина и окончательно легализовали его власть.

Однако это хорошо понимал и Констанций. Соглашение с Магненцием для него едва ли было возможным. Если Ветранион был старым служакой и за ним, что в этих условиях было особенно важно, стояла его сестра {57} , так что территория, ему подвластная справедливо рассматривалась как некий буфер, то Магненций был далек от него, а главное — он был убийцей его брата. Все, что известно о раздорах, даже смертельных, в семье Констанция Хлора и Константина, как и о характере самого Констанция, не позволяет подозревать его в очень уж горячих братских чувствах. Но при создавшейся ситуации согласиться с убийцей и даже соединиться с ним в одной семье означало «потерять лицо» перед собственными подданными и солдатами, на что пойти Констанций, конечно, не мог. К тому же гибель брата давала ему возможность объединить под своей властью всю империю, и пренебречь такой возможностью он не желал. Поэтому никакого соглашения с Констанцием Магненций реально достичь не мог [10] . Однако такое соглашение могло остаться как пропагандистский лозунг, который использовался узурпатором для укрепления своей власти на уже захваченных территориях. Может быть, в этом свете и надо рассматривать украшение гробницы Константа. Но в таком случае встает вопрос о четвертой фигуре.

Правда, Констанций направил к Магненцию бывшего консула Филиппа с предложением мира и предоставления тому возможности управлять землями за Альпами, т. е. префектурой Галлией (Zos. II, 46, 2-3). Но это посольство явно имело целью лишь выигрыш времени для лучшей подготовки к войне и, может быть, разведку сил противника (The Prosopography… P. 696).

Если Магненций заказал соответствующее украшение гробницы входе своих переговоров с Ветранионом и Констанцием, то, значит, Децентий уже был цезарем. В то же время считается, что возведение Децентия в этот сан произошло сравнительно поздно: или в самом конце 350 или в начале 351 г. {58} . Доводом в пользу такого мнения является то, что консулами 351 г. в Риме являлись Магненций и Гаизон {59} . [11] Существовало негласное, но постоянно выполняемое правило, что консулами следующего за восхождением на трон года является император, а если два императора, то оба и становятся консулами. Следовательно, ко времени назначения консулов на 351 г. Децентий цезарем не был. С другой стороны, известна надпись, в которой консулами названы именно Магненций и Децентий. Отсюда и делается вывод, что назначение консулов произошло в самом конце предшествующего года, так что не все римляне знали об этом, и некоторые полагали, что в действительности консулами являются оба императора. Это рассуждение не кажется совершенно корректным. Сан консула в это время не имел никакого реального значения, но был высоким знаком почета. И назначая вместе с собой консулом Гаизона, Магненций явно награждал его за убийство Константа. Думается, что после начала активных переговоров с Констанцием и сооружения гробницы Константа такой вызывающий жест едва ли был возможен. В то же время отмена назначения являлась бы вызовом своим старым сторонникам. Поэтому вполне возможно, что назначение Гаизона консулом на следующий год вместе с собой произошло тогда, когда Магненций вскоре после прихода к власти начал вообще производить изменения в администрации своей части империи, когда Марцеллнн стал начальником канцелярии, Тициан — префектом Рима, а это все имело место зимой или весной 350 г. [12] , т. е. еще до начала переговоров с Констанцием. Так что временной промежуток для назначения Децен-тия цезарем остается довольно большим. Он мог захватить большую часть года. Но обратимся к нарративной традиции.

Эти консулы не были признаны на Востоке, где год обозначался по именам предыдущих консулов, но это не меняет сути объявления консулами на Западе Магненция и Гаизона.

Тициан был назначен префектом Рима 27 февраля 350 г. (Pigagnol A. L'empire Chretien. Paris, 1947. P. 85), т. е. менее чем через полтора месяца после провозглашения самого Магненция императором.