Испанка
Шрифт:
— Ах, — вскричал он, увидя Рокамболя. — Наконец-то вы услыхали меня!
— Как вы сюда попали?
— Сегодня утром я увидел в открытом море проходивший корабль. Спеша подбежать к краю нашего островка, чтобы дать о себе знать, я упал в эту яму, откуда нет никакой возможности самому выбраться.
— К счастью, я здесь… но как вытащить вас оттуда?
— Недалеко от того места, где вы лежали, вы найдете мою сумку с бумагами, пистолеты и кушак; он довольно длинен и прочен для того, чтобы вытащить меня отсюда.
— Хорошо, я иду за ним, — сказал Рокамболь, и в голове его мелькнула адская мысль.
— Если я его вытащу оттуда, — рассуждал он, — то все мои планы лопнут как мыльный пузырь; если же я этого не сделаю и овладею его сумкой, то сделаюсь маркизом с громадными доходами. Эх, дружище, надеюсь, что ты не упустишь этого счастливого случая.
Он
— Отлично, — проговорил он с самодовольной улыбкой. — Итак, меня зовут Фридерик де Шамери, и я служил в Индии.
Затем он прочел письмо, писанное женскою рукой, оно начиналось словами: «Любезный сын» и кончалось подписью: «маркиза де Шамери. Улица Ванно, 29, в мой отель».
И Рокамболь начал читать письмо матери к сыну.
«Вот уже восемнадцать лет, как тебя похитили у меня, и только вчера, на смертном одре твоего отца, я узнала, что с тобой сталось. Маркиз скончался сегодня ночью, умоляя разыскать тебя; а я считала тебя умершим и целых восемнадцать лет оплакивала тебя. Адресую это письмо в английское адмиралтейство, надеясь, что оно как-нибудь дойдет до тебя и что тогда ты приедешь к своей несчастной матери и сестре.
Только вчера я узнала причину странного поведения твоего отца. В продолжение восемнадцати лет маркиз жил в отдельной комнатке отеля, не говоря со мною ни слова и платя мне годовую пенсию в сто луидоров. Долгое время мы считали его помешанным. Но вчера мы узнали страшную тайну, которую считаем долгом и тебе сообщить.
Тридцать лет тому назад твой отец был гусарским полковником и не имел никакого состояния; мы полюбили друг друга и обвенчались. Ты первый плод нашей любви; но спустя шесть лет положение наше вдруг изменилось. Твоего отца назначили в алжирскую экспедицию; он поручил меня своей родственнице, маркизе де Шамери. Июльская революция не, дозволила ему продолжать службу, и он воротился ко мне в Оранжери в 1830 году. «Так как мы бедны, — обратился он ко мне, — а между тем нужно нам позаботиться о воспитании нашего сына, то я принял место управляющего в компании разработки рудников в Вогезских горах». Я с радостью приняла это известие, и мы переселились в маленький городок. Спустя три месяца родственник твоего отца, Гектор де Шамери, который безумно пленялся мною, вышел на дуэль из-за какой-то ссоры, получил рану и через неделю умер.
Он оставил духовное завещание, которым сделал твоего отца единственным наследником в ущерб своей побочной сестре по матери. Гектор де Шамери, знавший тайну матери, глубоко возненавидел это дитя позора. Теперь, любезный сын, ты поймешь жестокое мщение этой женщины. Вскоре после этого я родила твою сестру. Пять лет спустя вдова де Шамери умерла; отец твой поехал на ее похороны и вступил во владение поместием Оранжери, которое Гектор де Шамери оставил своей матери в пожизненное владение.
В это самое время тебя похитили у меня, и с тех пор я считала тебя умершим.
Я написала твоему отцу об этом страшном несчастии, но получила на это весьма сухой ответ, что меня крайне поразило. Через месяц он воротился, и я с ужасом увидела, что он совершенно поседел. С этого-то дня он и сделался угрюм и молчалив и совершенно отделился от нас.
Перед кончиной маркиз был болен всего одну неделю ив продолжение этого времени никого не впускал в свою комнату. Но вчера утром священник, причащавший его, упросил допустить меня к нему.
— Марта, — обратился он ко мне, — в предсмертный час я тебя прощаю.
— Боже мой, — вскричала я, — что же я сделала, в чем вы меня прощаете?
Дрожащей рукой он вынул из-под подушки пожелтевшую бумажку и подал мне ее. Это было письмо вдовы де Шамери, написанное ею к твоему отцу за два дня до смерти. Вот содержание его:
«Любезный кузен! Сын мой назначил вас единственным наследником. Вот причина, побудившая его сделать это завещание: он хотел лишить наследства молодую девушку, которая, теперь могу признаться, есть мое собственное дитя. Я надеюсь, любезный кузен, что вы сделаете что-нибудь для этой девушки, которой я, к несчастию, оставляю очень мало, в особенности если вы узнаете, что Гектор любил вашу жену и что не вам, а своей дочери оставил он сто тысяч ливров дохода.
Маркиза де Шамери».
Итак, в глазах твоего отца я сделалась преступною женщиною,
— Черт побери, — проговорил Рокамболь, дочитав письмо до конца, — преинтереснейшая история!
Затем он прочел еще несколько писем и записок, из которых узнал подробности похищения молодого юнги и удостоверился в том, что это есть тот самый человек, о котором говорил сэр Вильямс в своей записной книжке.
Затем он собрал все бумаги, положил их в жестяную сумку, надел ее на себя, опоясался кушаком, заложил за него два пистолета и кинжал и, видя берег Франции, недолго думая, со всего размаха бросился в море и поплыл к берегу.
В Париже во вторник, на масленой неделе, на бульваре Сен-Мартен народное гуляние было в полном разгаре. Повсюду расставлены были балаганы, качели, карусели и т. п.
— Пожалуйте, господа, пожалуйте! Здесь можно видеть О'Пенни, татуированного начальника индейцев, которому враги выкололи глаза и отрезали язык. Пожалуйте скорей! — так кричала молодая цыганка, выплясывающая болеро на балконе одного из балаганов.
В числе любопытных зрителей, собравшихся около этого балкона, стоял отлично одетый молодой человек.
Как видно, и он заинтересовался словами цыганки, потому что лишь только она удалилась с балкона, он тотчас же вошел в балаган.
Посредине сцены стояло большое кресло, на котором восседал О'Пенни с голыми ногами и туловищем, испещренными красными, синими и зелеными наколками, с полуоткрытыми глазами и продетым в верхней губе кольцом.
Молодой человек внимательнее всех рассматривал мнимого дикаря; наконец подозвал к себе содержателя балагана, который рассказывал почтеннейшей публике биографию главы австралийского правительства.
— Ваш дикарь понимает по-английски?
— Как же, понимает, — отвечал балаганщик с достоинством.
— Сэр О'Пенни, — обратился молодой человек к дикарю по-английски, — на каком корабле вы прибыли в Европу? На «Фультоне», «Стойком» или «Фаулере»?
При последнем слове О'Пенни сильно вздрогнул. Выйдя из балагана, молодой человек шепнул на ухо цыганке:
— Милая моя, хотите заработать десять луидоров?
— О, конечно, сударь! — отвечала цыганка, — Что же прикажете делать?
— Где вы живете?
— Здесь же, в балагане; я жена паяца; мы караулим по ночам О'Пенни.
— Отлично. Итак, если в два часа ночи я постучусь к вам, вы или муж отопрете мне?
— Да, — отвечала удивленная цыганка.
Действительно, ровно в два часа молодой человек поднялся на ступени балагана и тихо постучался в дверь.
— Муж мой пошел провожать хозяина, — проговорила молодая цыганка, впустив ночного посетителя.
— Милая моя, — сказал молодой человек, запирая дверь, — хотя вы очень хорошенькая, но я пришел вовсе не за тем, чтобы говорить вам об этом. Вот обещанные мною деньги, и за это вы должны рассказать мне все подробности о вашем дикаре.
— К несчастью, я очень мало о нем знаю, потому что мы недавно служим у г. Бабино.
— Не знаете ли, где ваш Бабино купил этого дикаря?
— Кажется, в Лондоне. Наверное не могу вам сказать.
— Послушайте, если я вам дам тысячу франков, вы позволите мне увести дикаря?
Тысячу франков! воскликнула цыганка. О! Мне кажется, что мой муж отдаст вам в придачу и самого Бабино.
Молодой человек подошел к дикарю, спавшему неподалеку на койке, и разбудил его:
— Маркиз де Шамери, — сказал он по-английски, — желает засвидетельствовать глубокое почтение злополучному баронету сэру Вильямсу.
Услыша эти слова, О'Пенни подпрыгнул на койке и выпрямился; он хотел заговорить, но издал лишь какое-то глухое рычание.
— Будь покоен, старик, я вижу, что ты узнал своего Рокамбольчика; я пять лет оплакивал тебя, думая, что дикари тебя съели, но вижу, что они довольствовались только татуировкой. Тебя удивляет, должно быть, что ты видишь меня маркизом де Шамери, — имя это тебе знакомо: оно было помещено в твоей записной книжке… Но об этом после, а теперь скажи мне — ты хочешь здесь остаться?