Испанская хроника Григория Грандэ
Шрифт:
Когда Григорию перевели его слова, он посмотрел на Фрэнка и, как всегда, не спеша сказал:
— Нет! У нее другая походка. Она сверкает всегда неожиданно, как молния.
Запомнились мне эти слова. В бою под Гвадалахарой, когда штурмовали Паласио де Ибарра, Фрэнка застрелил итальянский снайпер-чернорубашечник. Я видел как он бежал в цепи, что-то крича, и вдруг упал как подкошенный с простреленной головой. Смерть сверкнула как молния, и «великая гавань тьмы сомкнула над ним свои воды», — так говорил испанский поэт Рафаэль Альберти…
Смерть подстерегала нас на каждом шагу, и казалось, вот-вот сверкнет, ослепив навсегда.
Помню еще один случай, происшедший чуть позже описанного раньше. Я ездил по вызову Григория в Барселону. Возвращались мы вместе. За Тортосой, по пути в Валенсию, мы приближались к древней триумфальной арке, построенной во времена римского владычества в честь какого-то императора. Эта арка, кажется, вблизи Санта-Барбары, стояла посреди дороги, и шоссе обтекало ее с двух сторон.
Впереди нас шло еще несколько машин, которые были видны нам на большом расстоянии совершенно прямого шоссе. Неожиданно шофер Пинент крикнул: «Впереди самолет!». Мы увидели, как совсем низко над дорогой летела итальянская летающая лодка [11] .
В передней открытой кабине во весь рост стоял стрелок. Он опустил стволы пулеметной спарки вниз и обстреливал идущие по шоссе машины. Одна из них уже уткнулась в кювет, другие остановились, и люди, выскочив из них, бросились в канавы, под защиту деревьев.
11
Гидросамолет с фюзеляжем в виде лодки.
— Останови! — крикнул я Пиненту.
— Муй пронто аделанте! (Очень быстро вперед!) — спокойно приказал Гриша и, повернувшись ко мне, совсем обычным тоном сказал: — Так ему будет труднее попасть в нас…
Пинент нажал на акселератор, и машина понеслась вперед на скорости, большей, чем сто километров.
Как зачарованный и смотрел на фонтанчики пыли поднимаемые пулями на шоссе. За спиной раздался легкий стук, и я увидел и левом верхнем углу нашего лимузина две пробоины от пули, пролетевшей наискосок через крышу и заднюю стенку машины.
Гидросамолет с ревом промчался над нами. В заднее стекло было видно, как он, набрав высоту, развернулся в сторону моря.
Доставая из сумки апельсин, Гриша объяснил мне:
— Летит он навстречу нам, скорость у этой лодки вряд ли больше 200 километров, а мы мчимся ему на встречу со скоростью 120 километров в час. Значит, мы сближаемся друг с другом на скорости более 300 километров. Поэтому попасть в нас трудно. Если бы мы остановились, ему было бы значительно легче поразить нас. Да и запас патронов у него не такой большой, что бы стрелять длинными очередями.
— И все же он попал в нас, рядом с твоей головой! — сердито бросил я.
— Не без этого, — неопределенно протянул Сыроежкин и, опустив стекло, выбросил шкурки от апельсина.
«Что же это такое? — думал я. — Бравада, фатализм или прекрасно натренированная воля?» Да, это было умение держать себя и спокойно рассуждать в любой обстановке. Несмотря ни на что, выполнять свой долг.
Что такое храбрость? Пренебрежение к жизни? Нет! Храбрость — одно из проявлении красоты духа. О нем создают легенды, она надолго остается в памяти людей, ее ценят даже враги…
Однажды был у нас разговор о храбрости. Говорили об одном товарище,
— Людей, которые не чувствовали бы страха, не существует. По-моему, все дело в том, что некоторые люди — а их немало — умеют преодолеть его то ли из сильно развитого чувства долга, то ли из нежелания показать другим свой страх…
Все мы ждали, что он скажет дальше. И вот после недолгого молчания он добавил:
— Иногда в опасной, рискованной ситуация человек совершает смелые поступки интуитивно, как бы несознательно… — Он усмехнулся, вспоминая что-то, и закончил; — Так не раз бывало и со мной. Но вот какая штука получается, потом, ночью, мне казалось, что это был не я, а кто-то другой…
…Неслись дни, недели, месяцы. Наш отряд имел уже более ста шестидесяти бойцов, и мы могли одновременно посылать в тыл противника по нескольку групп на разных участках обширного Центрального фронта. Группы взрывали в тылу врага мосты, линии электропередачи, минировали дороги, брали пленных, устанавливали связи с надежными людьми, оставшимися на территории, захваченной мятежниками. Не обходилось без стычек, и порой мы несли потери в людях. Это была война…
Проявивших себя в походах молодых людей мы ставили во главе групп. Григории Сыроежкип хранил в своей памяти, наверное, весь личный состав отрядов, действовавших на всех фронтах, и всегда безошибочно указывал на тех, кого можно было назначить командиром групп. Одним из таких молодых бойцов был девятнадцатилетний Леня, сын белоэмигранта из Парижа, мечтавший поехать в Советский Союз. Он обладал всеми необходимыми качествами командира: спокойный, вдумчивый, осмотрительный, смелый юноша, бережно относился к людям. Он всегда был примером для всех, кто шел с ним. Прекрасно владея французским языком, он быстро освоил испанский и был очень полезен нам в деловых контактах с испанским командованием на фронте, когда нужно было договориться о переходе группой линии фронта. А это было не всегда просто, так как некоторые командиры предпочитали «не раздражать» противника, стоящего против их позиций. Леня был полезен и в разговорах с интендантством, добывая что-либо из снабжения для нашего отряда. Это тоже было далеко не легким делом, так как испанская армия постоянно испытывала недостаток абсолютно во всем.
Молодые испанские парни из числа андалузских батраков а их было в отряде человек двадцать — порой из-за пустяков, не сдерживая своего южного темперамента, затевали громкие ссоры и даже драки. Никто не умел их успокаивать и мирить так, как это делал Леня. Его любили и всегда охотно шли с ним на выполнение задания.
В июле 1937 года с группой в шесть человек Леня перешел линию фронта у Аранхуэса. Они минировали железнодорожный мост под Торихой, заложили несколько мин на шоссе, встретились со своим человеком в одной из деревень и передневали в яме на высотке. К вечеру второго дня двинулись к своим линиям. Летняя ночь коротка. В предрассветный час спустились к Тахо, готовясь перейти ее вброд. Низкий туман стлался над рекой и стоял в оливковых рощах. За горами вставала бледная поздняя луна, она угадывалась по золотистому оттенку неба. Было удивительно тихо в этот час. Только какая-то болотная птица порой издавала резкий крик.