Испанские репортажи 1931-1939
Шрифт:
Народ Мадрида! Сейчас мы преклоняем перед тобой наших детей, нашу жизнь, наше будущее, перед твоим героизмом, перед твоей борьбой.
В тяжелые дни отступления у Талаверы я видел две бомбы, которые не разорвались. Они были присланы из Германии, и внутри были записки: «Эти бомбы не разорвутся» – залог мужества и солидарности. Я хочу сказать вам одно: мы делаем все, чтобы бомбы наших врагов не разрывались».
В сегодняшнем заседании выступали писатели: Эгон Эрвин Киш (Германия), Микитенко (СССР), Марион (Бельгия), Лунд (Дания), Барто (СССР), Мария Остен (Германия), Хосе Бергамин (Испания).
Конгресс почтил вставанием память политического [215] комиссара 13-й бригады Шмидта, который погиб вчера на поле брани. Было принято предложение французской
Испанский поэт Бергамин выступал сегодня во второй раз, посвятив свою речь клеветнической книге Андре Жида об СССР.
«Я говорю, – начал Бергамин свою речь, – от имени всей испанской делегации. Я говорю также от имени делегации Южной Америки, писателей, которые пишут на испанском языке. Я надеюсь, что я говорю также от всех писателей Испании. Здесь, в Мадриде, я прочитал новую книгу Андре Жида об СССР. Эта книга сама по себе незначительна. Но то, что она появилась в дни, когда фашисты обстреливают Мадрид, придает ей для нас трагическую значимость. Мы стоим все за свободу мысли и критики. За это мы боремся. Но книга Андре Жида не может быть названа свободной, честной критикой. Это – несправедливое и недостойное нападение на Советский Союз и на советских писателей. Это – не критика, это – клевета. Наши дни показали высокую ценность: солидарность людей, солидарность народов. Два народа спаяны солидарностью в дни тяжелых испытаний: русский народ и испанский. Пройдем молча мимо недостойного поведения автора этой книги. Пусть глубокое молчание этого зала, пусть глубокое молчание Мадрида пойдет за Андре Жидом и будет для него живым укором».
Мадрид, 8 июля 1937
Речь на втором Международном конгрессе писателей
Два года отделяют нас от первого конгресса писателей. Как всякая армия, мы узнали перебежчиков. В Париже был парад, здесь – война. Там нас было больше – писателей, но здесь вместе с нами работает, мыслит, борется подлинный защитник культуры – испанский народ. [216]
Культура – не инвентарь механической природы, не каталоги библиотек или музеев, не коралловые острова городов. Культура – это человек: он и камень, и мастер, и статуя. Надо ли говорить о внешних разрушениях в стране, где каждый город – свежая рана? По деревне Ита, которая дала миру одного из величайших поэтов – Хуана Руиса, рыщут мародеры Муссолини; они мимоходом, как кур, крадут редкие манускрипты. Бомбы германской авиации уничтожают дворец Инфантадо, в котором сны о море стали камнем, в котором перспектива Востока, игра света и тени слились с правдой Возрождения, с его культом человека. Не в этом, однако, по-видимому, разгадка смерти. Фашизм может пощадить памятники старины, поскольку они ему не мешают. Он тщится уничтожить основу культуры – человека. Он пристрелялся к человеку, как орудия могут пристреляться к дому или к дороге. На его место он ставит механизированного робота – солдата, лишенного и мыслей и чувств.
Бойцы Пятого полка под огнем спасали баловней судьбы инфантов Веласкеса. Солдат народной армии вынес из развалин Университетского городка труды профессора Маркеса. Спасение сокровищ Прадо одобряют и английские гуманисты.
Но что делать художникам лицемерного и благополучного мира? Что создадут они среди пышного убожества неуютной пустоты?
Я видел рабочих Пособланко, которые продолжали работать, как под обстрелом художник Солана писал свои натюрморты. Пятый полк не только спас ценности прошлого: своей героической борьбой он создал ценности будущего. Защита культуры не в спасении созданного: новая война за независимость вдохновляет теперь неизвестного нам Гойю.
Человек прячется от смерти под землю. Он откинут к пещерному веку. Защитный цвет пожрал все другие цвета. Потеряны жизни многих героев, памятники старины, города, статуи, сады. Полководцы знают, что потеря территории не определяет исхода войны, поскольку цела армия. Что спасла Испания, приняв этот бой? Народ. Испанская культура всегда была народной: ее не смог отравить мир
О чем говорили писатели на первом конгрессе в Париже? Об обороне. Когда африканская конница неслась по дорогам Эстремадуры, наивные фантазеры расклеивали афиши: «Не дарите вашим детям оловянных солдатиков, чтобы не пробуждать в них любви к милитаризму!», «Защищая культуру, можно только ее потерять». «Наступление» – вот слово, которое сейчас шумит над Испанией. Пусть оно войдет и в этот зал. Есть только один способ защитить культуру – уничтожить фашизм.
Мы вступили в эпоху действий. Кто знает, будут ли написаны задуманные многими из нас книги? На годы, если не на десятилетия, культура станет военно-полевой. Она может прятаться в подземных убежищах, где рано или поздно ее настигнет смерть. Она может перейти в наступление.
Путь каждого писателя продиктован его природой, его возможностями, его силами. Одни взяли в руки винтовки. На пленуме нашей ассоциации в Лондоне нас принимал Ральф Фокс. Он был путешественником и мечтателем. Он страстно любил жизнь. Поэтому он умер в Испании как солдат республики. Лукач – веселый, живой, горячий, добрый… Здесь, с нами, – Людвиг Ренн.
Что делать другим? Жюль Валлес как-то сказал: «Тот, кто опишет жизнь Галифе, тем самым убьет его». Мы должны вынянчить в сердцах людей ненависть. Пусть живые поймут, что нельзя жить на одной земле с фашистами. Мы знаем силу звуков, образов, слов. Они подымают душу, рождают мужество. Отдадим наши силы мужеству нового века. Расскажем о прекрасной лакомой жизни, со вкусом которой человек легко идет и на смерть. Расскажем о счастье теплого, как руно, братства. Уничтожим малодушие. Я говорю не о томах, не о пропаганде, не о стихах на случай. Я говорю о страсти, об искусстве, о голосе.
Если мы не хотим, чтобы весь мир превратился в Мадрид, превратим сердца людей в сердца бойцов, которые сейчас рядом, за парапетами Университетского городка.
Три дня назад я был в Брунете и Вильянуэва-де-ла-Каньяда. Я видел деревни, освобожденные доблестными [218] бойцами. Пусть это будет началом освобождения городов, стран, Европы.
Валенсия, 11 июля 1937
Брунете
На конгрессе писателей было много речей, одни говорили лучше, другие хуже. Писатели – не ораторы, да и Мадрид июля 1937 года – не клуб для литературных дебатов. Косноязычный и добрый Хосе Бергамин замечательно говорил о высоком одиночестве испанского народа: «Одиночество – не отъединение и Дон Кихот – не Робинзон».
По-испански конгресс почему-то назвали «Конгресс интеллигентов». Патрули на дорогах, услышав слово «интеллигенты», торжественно подымали кулаки. Крестьяне предлагали писателям хлеб, яйца, вино:
– Вы думаете, вам надо подкрепиться…
В Мадриде речи покрывал грохот орудий: республиканцы начали наступление на Брунете, и фашисты отводили сердце на домах столицы.
За мной приехал двадцатилетний поэт с лицом девушки – Апарисио{110}. Он – комиссар в бригаде Кампесино. Недавно он был ранен; пуля пробила шею. Теперь он поправился.
– Едем…
Со мной поехали Ставский и Вишневский.
Зной, сухой африканский зной. Возле деревни Вильянуэва-де-Каньяда сотни трупов. На солнце они быстро сгорают; все похожи на марокканцев. Проволочные заграждения, в них человеческие клочья. Здесь шел тяжелый бой. Еще подбирают раненых. На дороге сутолока.
– В Брунете не проедешь – они обстреливают дорогу…
Мы едем в Брунете. Шофер, веселый и отчаянный, как все испанские шоферы, смеется:
– Проскочим!
Полем пригнувшись идут бойцы. Они идут мимо трупов, [219] молча и сосредоточенно. В фляжке глоток драгоценной воды, может быть, – последняя радость этого человека.