Испанский гамбит
Шрифт:
«Джулиан, мы, простые смертные, недостойны глядеть даже на твои лодыжки».
– И я хотел сказать тебе насчет Сильвии. Не хочу, чтоб это стояло между нами. Понимаешь, между нами ровно ничего не было. Это твоя девушка, я к ней даже не притрагивался. Веришь мне? Оставайтесь вдвоем, это будет справедливо.
– Да, Джулиан. Да, я все понял.
Флорри действительно все понял. Любовь не тот предмет, из-за которого Джулиан способен на предательство. Другое дело политика или что-то там еще. Только сейчас, после долгого дня их совместного путешествия, Флорри окончательно понял смысл предательства Джулиана.
«Даже сейчас, обращаясь ко мне, он говорит так, как палач говорит со своей жертвой, уверяя ее в том, что прыжок с веревкой на шее – это дело, затрагивающее в большей степени интересы партии, чем его лично».
– Хорошо, приятель, – сказал Джулиан. – Вспомни об этом, когда меня уже не будет.
– Непременно вспомню. Обязательно.
«Ты мерзавец, – думал он, удивляясь сам той холодной ненависти, которую испытывал. – Ты предал меня в школе. Ты предал меня с Сильвией. Теперь ты предаешь меня с этим мостом. Разница лишь в том, что теперь я все знаю и сумею опередить тебя».
– Сильвия заслуживает большей преданности и постоянства, чем я могу дать. Но это есть в тебе. Великолепно. Не обижай ее, прошу тебя.
– Не сомневаюсь, что лет через двадцать мы соберемся вместе в «Савое» [77] и за коктейлями еще посмеемся над этим разговором.
– Уверен, что не соберемся, – спокойно ответил Джулиан.
Добравшись до лесной тропы, они присели на корточки. Пора отправляться дальше. Флорри чувствовал, как трудно ему стало дышать.
77
Ресторан при дорогой лондонской гостинице.
– Комрады, – обратился к ним Портела.
В целях маскировки он зачернил себе лицо и поглубже надвинул черный берет. За спиной у него торчал американский автомат «томпсон».
– Это для вас. Салют. – С этими словами он достал из-под плаща фляжку и протянул ее своим спутникам. – От комрада Стейнбаха. Для английских диверсантов.
Он передал фляжку Джулиану, который с удовольствием принюхался.
– Боже, что это? Виски. Настоящее английское виски, по-моему, даже «Башмилл». За чертово наше будущее. – Он пригубил и сделал глоток. – За эту безобразную шлюху.
И он протянул фляжку Флорри, который тоже немного отпил. Пахнуло дымком тысячи очагов родины.
– Ну что, пошли, парни? – спросил Джулиан, и они тронулись в путь.
Портела вывел их по спуску в нейтральную зону. Туман сгустился, и казалось, что три человека плывут сквозь него. Звезды, эти далекие крупицы света, были до странности яркими и пронзительными. Флорри замыкал процессию. Он сжимал в руке «уэбли» 45-го калибра с полным барабаном. Джулиан шел как раз перед ним.
«Главное – дождаться. Сначала мы оказываемся за линией фронта; потом Портела уходит и оставляет нас одних. Мы садимся в грузовик. Я переодеваюсь в свой шикарный английский костюм. Грузовик трогается, и мы отправляемся в Памплону.
Вот тогда я поднимаю руку и стреляю. Наверняка. В затылок. Это будет значительно легче, чем стрелять в того мальчишку под Уэской».
«И
«Потом ты отправишься дальше. К мосту».
О, какой абсурд!
Они шли и шли сквозь туман. Тяжело висело молчание. Туман тянулся белесой лентой и плясал у самых его колен. Портела вдруг резко застыл на месте, обернулся к ним и взмахом руки приказал лечь.
Флорри мгновенно упал на колени и утонул в тумане. Несколько секунд кругом царили мертвая тишина и спокойствие. Но вот послышался тихий шорох ботинок, ступавших по мокрой высокой траве, и Флорри разглядел силуэт солдата – нет, вот еще один, и еще, и еще. Их четверо! Они двигались прямо на них. Это был фашистский патруль, молчаливые люди в огромных шинелях, немецких шлемах, в руках длинные маузеры с примкнутыми к ним штыками. Флорри попытался поглубже зарыться в землю, пока те шли и шли, сжимая в руках оружие и обшаривая глазами каждый клочок земли. Флорри подумал о Джулиане: каково ему, ведь он сотрудничает с НКВД, который, в свою очередь, сотрудничает с фашистами?
«Если они наткнутся на нас, Джулиан, я убью тебя прямо здесь», – решил он, сжимая свой огромный револьвер.
Солдаты шли, нет, они скользили, словно призраки, почти видение, ожившая легенда времен Первой мировой; мертвые солдаты, окутанные клубами белого тумана. Тут Флорри разглядел, что это были рядовые мавританского легиона, высоченные, смуглые, стройные люди с худыми, словно высеченными из гранита лицами и глазами блестящими, как обсидиан.
«Дикари. Эти-то вспорют тебе брюхо, даже не успев толком разглядеть, кто ты таков».
По слухам, они предпочитают работать штыком. В Бадахосе они устроили массовую резню, уложив тысячи человек; по крайней мере, так уверяла в своих сообщениях пропаганда.
Флорри сжал револьвер изо всех сил, словно хотел раздавить его. Отличный случай подвернулся, и как быстро! Малейший шорох, кашель, легкая судорога – и все будет кончено…
Флорри передвинул оружие таким образом, чтобы дуло смотрело точно в сторону Джулиана. Если тот издаст хоть малейший звук, то…
Шаги приближались, становились все громче и громче.
Стали слышны голоса, бормотавшие по-арабски. Они смеялись чему-то всего в нескольких футах от него, и Флорри казалось, что он улавливает запах дешевого красного вина в их дыхании.
Остановились. До них было не больше пятнадцати футов.
Опять рассмеялись.
Болтают о чем-то.
Флорри чувствовал, что сердце стучит в грудной клетке, как поршень в работающем моторе. Пот градом катился по лицу, хоть ночь выдалась холодная. Он лежал, скорчившись, боясь шелохнуться, и чувствовал, как влага пропитывает его одежду; видел, как поблескивает в руке ствол «уэбли».
Призраки снова рассмеялись и двинулись прочь. Через несколько минут их поглотил туман.
У Флорри вырвался вздох почти животного облегчения. И вдруг его стала трясти такая сильная дрожь, что он засомневался, поднимется ли на ноги. Но вот возник силуэт Портелы с «томпсоном», затем стал виден Джулиан со своим маленьким револьвером 25 калибра. Он неловко переместился сначала на колени, затем поднялся во весь рост. И тут же просигнализировал Флорри известным с той войны жестом: выставил вперед оба больших пальца – ура, приятель! Выше голову!