Испанский летчик Чигивара и другие нескучные истории от психолога о людях, превратностях судьбы и вере в лучшее
Шрифт:
– Чигивара.
Класс цвел пубертатными прыщами и источал острые запахи. Шар зачитывалась французскими романами, а математический гений класса Иннокентий побеждал на олимпиадах и оканчивал музыкальную школу по классу скрипки.
Стандарт
– Девочке надо худеть. Не может прыгать через козла.
Клава высказала свое видение проблемы:
– Напрыгается еще на этих козлах и похудеет.
Физрук густо покраснел и… стал ставить тройки.
Мама одноклассника Иннокентия (Инки), спасая умную голову и музыкальные руки сына, принесла справку об освобождении.
По воскресеньям Шар подтягивала Инку по русскому и литературе. Мир французских романов оживал в его доме. Мама Инки играла на фортепиано, пекла чудесные круассаны и называла Олимпиаду mon cher ami. И эта мурлыкающая, грассирующая буква r оживляла ее фантазии и сны. Вот здесь ее настоящий дом, ее семья, ее настоящая мама – с идеально причесанной головой, с камеей на длинной шее – ставит перед Олимпиадой прозрачную чашку с горячим шоколадом, держа ее тонкими пальцами.
Шар хотела остановить время… и ела, ела круассаны. Красивые глаза Инкиной матери туманились слезами.
– Бедное дитя, – шептала она.
И это был знак…
На выпускных экзаменах Шар написала два сочинения: за себя и за того парня, и Инка получил свою золотую медаль. А его мама подарила Олимпиаде камею, точь-в-точь как у нее. И это был тоже знак…
Олимпиаде невыносимо хотелось сделать для них что-то великое и героическое, но воскресный вечер таял и надо было возвращаться домой.
Природа не обманула Клаву. Ее обманул дядя Коля, изъятый и возвращенный матюгами и затрещинами в лоно своей семьи. О Клаву жена дяди Коли руки марать не стала, но к утру короткое и емкое слово «б…дь», написанное нестираемой черной краской, красовалось на входной двери.
Бросилось в глаза: хуже, чем у других!
Клава боролась как могла. Вызвала из жэка мастера заменить дверь. Слесарь сверкнул золотой фиксой и глумливо поинтересовался:
– Почем любовь?
Клава его послала, и он ушел, написав на заявке:
Куда-то рассосались подруги. Жизнь перестала приносить то, чего хочешь и ждешь. Клава как-то вся сникла, полиняла и все чаще утешала свою поруганную честь «беленькой». Та и сгубила ее, бедолагу.
Шло время. Инка стал профессором и метался по миру с лекциями. Олимпиада работала в той же библиотеке через дорогу. Раз в году она надевала подаренную камею, покупала розу и ехала к Инкиной матери поздравить ее с днем рождения. Они пили горячий шоколад с круассанами, рассматривали географию Инкиных фото, разговаривали о литературе.
…Настойчивая трель телефонного звонка заставила отложить книгу.
– Шар, это я, Инка. Ты слышишь меня?
– Да, – выдохнула она.
– Мы с мамой в Барсе. Она больна. У меня курс лекций в Японии. Она соглашается остаться только с тобой. Шар, вопрос жизни и смерти! Умоляю, приезжай!
Олимпиада большим сугробом осела на стул и ущипнула себя за бедро. Знаки сошлись. Настал ее звездный час…
Книжечка загранпаспорта, пахнущая типографской краской, волновала девственное либидо.
Она улетала в Барсу, на родину своего отца, к высоколобому Инке и правильной матери.
Шар по старому русскому обычаю присела на дорожку, когда звонок диспетчера равнодушным голосом сообщил:
– Такси… номер… ожидает вас у подъезда.
– Ийо!
Она подпрыгнула, как большой дельфин, стремительно показала третий палец колченогому серванту с рюмочками для «беленькой», маленькой черно-белой фотографии Клавы и умчалась в новую жизнь.
Да-а-а-а! Гены соплей не перешибешь!
Выбор
Олег стоял в своем кабинете у окна. Серый урбанистический пейзаж мегаполиса красноречиво свидетельствовал, что отпуск кончился.
Загар оттенял синеву глаз, да и мастер из барбершопа вчера постарался.
– Неплохо, очень неплохо… – произнес Олег, заглянув в зеркало. – Ты крут, парень! – подмигнул он своему отражению. – Директор мебельного производства в свои сорок!
Конец ознакомительного фрагмента.