Испанский меч
Шрифт:
— Герцог, это едва ли возможно. Родители донны Марии Нуньес поручили ее и ее брата, дона Мануэля Перейру Гомема — он указал на юношу — моему особому попечению и личному надзору, и я отвечаю перед ними не только за благополучное плавание обоих, но и за все, что может случиться с ними в пути. Поэтому, как ни высоко ценю я благосклонное внимание вашей светлости к донне Марии Нуньес, но могу дать свое согласие только в том случае, если она и ее брат положительно того потребуют.
Эти слова, произнесенные столь же твердо, сколь и скромно, собственно, не должны были бы обеспокоить герцога, так как они вполне согласовывались с требованиями долга и при этом передавали решение дела на усмотрение других. Но не так вышло в действительности. Лицо английского вельможи вспыхнуло, и в его глазах появились признаки гнева.
— Я
Тирадо спокойно скрестил руки на груди, и на губах его заиграла почти насмешливая улыбка.
— У меня нет притязаний лично желать и требовать чего-либо, но я имел при этом в виду донну Марию Нуньес, на усмотрение которой я и передал ваше желание, герцог, и которую едва ли вы решите тоже считать пленной. Я, впрочем, не позволю себе в присутствии столь, высокопоставленных лиц касаться вопроса о праве и власти, хотя не могу воздержаться от замечания, что относительно этой последней положение представляется спорным. Стоит мне отдать приказ — и моя яхта тронется со всеми находящимися на ней в настоящую минуту лицами и, вероятно, очутится вне досягаемости всяких выстрелов прежде, чем исполняющий обязанности командора фрегата объяснит себе движение нашего судна.
Герцог закусил губу и наморщил лоб. Он не мог не сознаться в правильности этого замечания и возразил не очень спокойным тоном:
— На этот счет вы сильно ошибаетесь. Английский военный корабль никогда не выпускает из виду неприятеля, и первое подозрительное движение вражеского судна, кто бы ни находился на нем в то время, имеет немедленным последствием посылку на него нескольких ядер. Вы можете быть уверены, что я не оставил моего фрегата, не дав на этот счет самых строгих указаний. Вы до сих пор сталкивались только с ленивыми испанцами и судите по ним о ваших противниках. Это не послужит вам на пользу.
Во время этого разговора Мария Нуньес испытывала разнообразные чувства. Ее радовало бесстрашное отношение Тирадо к надменному, как ей казалось, англичанину, но в то же время пугала неопределенность исхода их столкновения. Вследствие этого она не знала, что ей отвечать, так как одинаково боялась и оскорбить Тирадо и рассердить герцога. Но тут вмешался дон Антонио. Он с подкупающей приветливостью обратился к обоим молодым людям:
— Господа, этот вопрос нетрудно решить, Я слишком хорошо знаю мою любезную племянницу, чтобы не быть уверенным; что, хотя ей, так же как и мне, тяжело было бы расстаться с этой яхтой, отважный и храбрый капитан которой сделал так много для нашего спасения и снискал нашу глубокую любовь и уважение — но вместе с тем она вполне умеет ценить честь, оказываемую ей вашим благосклонным вниманием, герцог, и во всяком случае не оставит своего несчастного дядю, который так нуждается в ее обществе. Вам же, капитан Тирадо, нет оснований тревожиться за то, что вы отступаете от своей обязанности, отпуская донну Марию, так как она уходит вместе со мной и своим братом и делает это по приглашению такого безукоризненного джентльмена, как многоуважаемый герцог.
Тирадо понял, что ему нечего больше возразить, и когда Мария Нуньес тихо произнесла: «Так нужно, Тирадо!» и при этом устремила на него проникновенный взгляд, в котором выразилась вся скорбь ее души — он смог только поклониться, и его прекрасное, мужественное лицо омрачилось тем грустным выражением, которое всегда сопровождает покорность тому, что неотвратимо.
Герцог со своими офицерами ненадолго вышел из каюты, чтобы отправить одного из них на фрегат подготовить для Марии Нуньес самое изысканное и роскошное помещение.
Как только за ними закрылась дверь каюты, Мария Нуньес быстро подошла к Тирадо, взяла его за руку и волнуясь заговорила:
— Тирадо, вы, конечно, не думаете, что мы можем забыть вас, что мы не будем стремиться к скорейшему прекращению этой разлуки. Верьте, что для нас она не менее тяжела, не менее горестна… но что же нам делать?
Тирадо
— Тирадо, ты всегда незримо будешь с нами. Твоя отвага, твердость в убеждениях и преданность долгу — это образец человеческой порядочности, и мы уже теперь благословляем ту минуту, когда снова увидим тебя и последуем за тобой! Да, наш первый шаг на суше будет к тебе!
И только дон Антонио, с присущей ему приветливой кротостью, произнес несколько успокоительных слов.
— Дети, — сказал он, — вы почти единственное достояние, оставленное мне судьбой; поэтому будем тверды и бодры, будем надеяться на милость Господа, который снова соединит нас. Ради меня вооружитесь терпением.
В это время в каюту возвратился герцог, который уже избавился от волнения, вызванного в нем предыдущей ситуацией. Его изящные и милые манеры вскоре рассеяли общее смущение. Тирадо пригласил всех к завтраку, и поскольку этикет и официальность положения не давала места шумной веселости, то друзья расстались внешне спокойно.
Король, Мария Нуньес и Мануэль спустились с офицерами фрегата в шлюпку, герцог и Тирадо раскланялись друг с другом холодно, но вежливо. Раздались бравурные звуки оркестра, матросы мерно ударили по воде веслами, пушки послали прощальный салют, и шлюпка понесла свой драгоценный груз к гордому фрегату. Тирадо облокотился о борт своей яхты и печально смотрел вслед удалявшимся друзьям. В его душе боролись надежда и сомнение. Правда, он чувствовал, что Мария к нему неравнодушна. Но, может быть, это только дружба и благодарность? Открылась ли ей тайна его любви и возникло ли в ней ответное чувство? И не ослабеет ли, не померкнет ли ее привязанность к нему в великолепии ее нынешней обстановки? Эти вопросы осаждали его сердце и наполняли его грустью. Человек, которого покинули, всегда думает, что о нем скоро забудут те, в ком прежние приязненные чувства к нему не поддерживаются больше его присутствием и услугами… В эту минуту чья-то рука опустилась на его плечо, и когда он обернулся, то увидел перед собой красивое и мечтательное лицо Бельмонте.
— Что же теперь нам делать, Тирадо? — спросил он. — Не последовать ли за этим морским чудовищем, поглотившим наших милых гостей, чтобы по крайней мере всегда видеть доски, в которые они окантованы, и паруса, под которыми они уносятся вдаль? А что, это был бы материал для прекрасного романса, и я скоро спел бы его под аккомпанемент моей гитары.
— Нет, Бельмонте. У тебя не будет темы для романса, каким бы отличным он при этом не получился. Серьезные люди, выдержавшие такое сражение, какое выпало на нашу долю, не имеют права мечтать. Я сейчас же прикажу поднять паруса, и мы покажем владыкам севера, что не нуждаемся ни в их лицезрении, ни в их покровительстве.
Спустя полчаса яхта уже набрала максимальную скорость, взяв курс на северо-восток. А пока английский фрегат продолжал возиться со своим испанским призом, она стрелой пронеслась мимо него и вскоре скрылась из виду.
IV
Зрелище, которое величественный английский корабль представлял непривычному глазу, на первых порах совершенно поглотило внимание Марии. Широченное пространство палуб, колоссальные мачты, распущенные паруса со всеми их снастями, при этом сравнительная легкость, с которой разворачивалась и двигалась эта масса, чистота и порядок, точность и аккуратность в действиях экипажа — а это создает ощущение, что люди не что иное, как живая машина, наконец блеск матросских парадов и учений — все это было, конечно, в состоянии занять девушку, которая несколько лет провела в глухой заброшенной долине. А герцог с любезной предупредительностью оказался в самом выгодном свете. Он сделал все, чтобы ей было удобно жить на корабле, всюду сопровождал ее, рассказывал об особенностях корабельной службы и устройстве судна, и не скрывал ни от нее, ни от команды, что самым приятным занятием для него было угадывать все ее желания. Это обстоятельство тем сильнее бросалось в глаза членам экипажа, что он вообще-то вел себя очень сдержанно и старался восполнять свою относительную молодость на столь высоком посту полным сохранением чувства достоинства, неся маску высокомерной серьезности.