Испанский садовник
Шрифт:
— А теперь всем ужинать. — Настороженность сменилась на лице Марии доброй улыбкой: — Надеюсь, тебе нравится олья подрида [9] , Николас.
Они сели за стол, и Мария, не спеша, держа вместительный чугунок белыми, распаренными руками — даже ногти побелели от стирки — каждому по очереди положила в тарелку порцию рагу. Хосе, сидя во главе стола, нарезал толстыми ломтями черный хлеб, который Николас пробовал на реке — как же давно, как далеко это было! — потом «добрая» Луиса произнесла благословение, и все начали есть.
9
Олья
Не было ни соуса, ни вина, а черный хлеб слегка смазывали оливковым маслом вместо сливочного. Мясо в рагу темное и жилистое, явно не лучшего сорта, да и не так уж много, но до чего аппетитное, с луком и кусочками красного перца — такую вкусную еду Николасу редко доводилось пробовать.
Мария, как он заметил, взяла себе очень скромную порцию, и Педро, с выражением знающего свое место человека, предостерегающе поднял руку, чтобы ему не положили слишком много. Только Хосе — единственному настоящему мужчине в доме — была предложена добавка.
Подражая остальным, Николас вытер тарелку последним кусочком хлеба. Пакита встала, взяла с плиты керамический кувшин и налила каждому чашку обжигающего кофе. Это ошеломило Николаса — он знал, что такие напитки не для детей. Но ни за что на свете не желая отличаться от других, он, не поморщившись, отхлебнул варево с крошками и вкусом горелых зерен.
За кофе начался разговор; сыну консула, привыкшему у себя дома к долгому гробовому молчанию, вибрировавшему над полированной поверхностью красного дерева, подобно камертону в могиле, очень понравилось, что здесь, за этим столом, все говорят одновременно. Девчонки, чьи худенькие тельца были полны жизни, украдкой поглядывая на гостя, рассказывали, что они делали в школе; Мария рассказывала Паките, какое платье она видела в витрине магазина в пассаже — из зеленого бархата с бордовыми рукавами, о, клянусь мощами Пресвятой Девы, потрясающее платье! — а Хосе, повесив куртку на спинку стула и удобно откинувшись, обсуждал с Педро шансы Сан Хорхе в ответном матче против Уэски. И Николас, несмотря на застенчивость, тоже оказался вовлеченным в этот разговор.
— Как ты считаешь, амиго мио? — спросил Хосе.
Николас набрал в грудь воздуха.
— Если будешь играть так, как в последней встрече, то вы наверняка выиграете. — Он запнулся, но храбро продолжил излагать мысль, давно зревшую у него в голове: — Тебе нужно играть в большом городе, Хосе. Будешь получать много денег.
Хосе широко улыбнулся, сверкнув зубами.
— Для большого города я недостаточно хорош. Да я бы там просто задохнулся. Мне лучше в деревне, Нико — свежий воздух, хорошая рыбалка.
— Мы, Сантеро, всегда играли в пелоту. Но только ради игры, — мягко сказал Педро. — Отец Хосе был знаменитым игроком… Вот его фото. — Он указал на портрет коренастого мужчины с завитыми усами и коком надо лбом. — Да и я тоже был… Хоть и скромным, но игроком…
— Ты был лучше всех нас, дед! — возразил Хосе. — Расскажешь как-нибудь Николасу про свой матч с Сароссой.
Старик довольно улыбнулся.
— Ты не идешь на тренировку? — вдруг спросил он. — Хайме просил передать, что он там будет.
Но
— Сегодня я останусь с Нико. Эй, болтушки! Как насчет партии в эсталлидо? Покажем американцу, что мы умнее, чем он думает!
Предложение было встречено одобрительным хором. Бьянка сбегала к комоду и принесла потрепанную колоду карт. Стол быстро очистили и, за исключением Марии, которая сказала, что ей нужно рассортировать и починить белье, вся компания включилась в игру.
Как только Николас усвоил несложные правила, игра пошла по нарастающей — все быстрее и быстрее, под шлепанье карт, возбужденные вскрики Хуаны, внезапные взрывы смеха. Сквозь открытое окно в комнату проникал несмолкаемый гул города: топот гуляющих у реки, крики мальчишек-газетчиков, читающих вслух вечерний выпуск, грохот тележных колес, звон колоколов. Внизу зажглись огни, протянувшись вдоль улиц сверкающими ожерельями, над театром вспыхивала и гасла вывеска. И эта окружающая яркость, вселявшая уверенность в то, что жизнь имеет смысл, и это дружелюбное веселье в комнате подбодрили Николаса. Подстерегавшие его ночные кошмары отступали все дальше и дальше, пока почти совсем не исчезли. Как могло случиться, что в этом убогом жилище, где на всем лежала печать бедности, после еды, едва ли насытившей его, среди этих простых работящих людей он чувствует себя весело и непринужденно? Не думая об этом, он упивался нечаянной радостью. Сверкая глазами, звонко хохоча, он хватал со стола карты.
Он и не заметил, как долго длится игра, но в девять часов, после окончания очередной партии, Мария, отложив шитье, встала со стула у окна.
— Достаточно, — мягко сказала она. — Пора спать.
Застигнутый врасплох, Николас замолчал, но остался с открытым ртом, глупо глядя на нее, пораженный ужасным непродуманным затруднением. Где они все будут спать в этом крошечном домике? Нет, это невозможно. Неужели его выгонят? Отправят в Casa Breza в такой поздний час?
Его беспокойство было столь явным, что Хосе рассмеялся.
— Не волнуйся так, Нико. В жизни не встречал такого беспокойного парня. Всё очень просто. Смотри! — Откинувшись на спинку стула, он протянул руку и открыл внутреннюю дверь. — Все женщины спят здесь.
Заглянув в другую комнату, Николас увидел, что она почти полностью занята двумя большими кроватями с латунными спинками. Да, всё еще неуверенно подумал он, может и поместятся.
— А мы? — вдруг воскликнул он.
Хосе указал на Марию, отодвинувшую рядом с плитой ситцевую занавеску с кистями, за которой обнаружилась квадратная ниша в стене с встроенной кроватью. Её-то она сейчас и застилала свежими простынями.
— Здесь спим мы с Педро, — пояснил Хосе. — Но сегодня здесь будем спать мы с тобой. Педро уляжется на диван. Правда, дед?
— Ясное дело! — подтвердил Педро. — С большим удобством.
Николас поежился. Он никогда еще не спал с кем-то вместе. Но никто не заметил его колебаний. Пять сестер, пожелав ему по указанию матери спокойной ночи — каждая подала руку и слегка присела в чопорном реверансе — скрылись вместе с Марией в другой комнате. Педро встал и, взглянув на погоду за окном, вышел на пять минут поразмяться. Хосе взял из стопки рядом с кроватью потрепанный журнал в яркой глянцевой обложке.