Испанский сон

Аксельруд Феликс Павлович

Ольга хмыкнула.

— Смотри не залюби женские органы.

— Нет, я только мужские…

— Ну-ну. Выпьем?

— С тобой — всегда и везде…

— Ох, девка, — крутанула Ольга головой. — Не знаю, что там, в твоем тихом омуте… в глубине… только чую, это тот еще омут…

Она вынула из стола стаканы и добавила:

— Поверь, уж на это у меня есть чутье.

* * *

Никак не получалось у нее быть кем-то одной. Раньше была блядешкой в общежитии, а в больнице была скромницей-труженицей… теперь — все наоборот…

С легкой руки Ольги, дела завертелись еще быстрей.

Она успевала, успевала! Она отметила в календаре день, когда сравнение сил было впервые зафиксировано. И еще один день, через пару недель — когда впервые обнаружила потенциального Господина.

Она не собиралась следовать за Ним. Он был временный, экспериментальный; строго говоря, она вообще не должна была называть Его Господином — тем более с большой буквы. Ведь она могла ошибиться. Она уже заканчивала учебный курс; она уже знала, как коварны бывают долгожданные первые результаты. В данном случае ей повезло — очередное плановое свидание полностью подтвердило ее вывод. Но следующий кандидат оказался ложным… а затем и еще один… Это было скорее закономерно, ведь победа Царя не была сексуальным стандартом; в сущности, она сама провоцировала ее — вдохновляла Царя, спугивала змея… а на дальнейших экспериментах, проводимых менее пристрастно и более тщательно, Царь и змей занимали свои реальные места.

Но не у первого. Первый Господин (она решила, что к Нему — в порядке исключения, только как к первенцу — она вправе применить и слово и букву) чем-то даже напоминал Отца. Чисто внешне, конечно. Как личность, Он и понятия не имел о Своей миссии; скорее всего, Он думал, что юная медсестра, неудовлетворенная своей неблагодарной, лишенной романтики работой, увлеклась вначале Его рассказами о симфоническом оркестре, где Он играл на кларнете, а потом и Им самим. Ей было легко поддерживать эту иллюзию, тем более, что в какой-то степени она соответствовала действительности — это она поняла, прочитав по Его совету «Крейцерову сонату» Толстого.

Парадоксальным было то, что именно Он, первый, появился вовсе не из группы. Он срезался на селекции, не прошел заключительный фильтр; позже она поняла, в чем крылась ошибка. Она определила Его не в ту психологическую категорию, не в ту воронку — завела с Ним серьезный разговор, сочтя Его так называемым мыслительным типом высшей нервной деятельности, в то время как Он был художественным типом и требовал, следовательно, осязательного контакта.

А может, все было и наоборот… Так или иначе, Он был забракован; она включила Его в группу гораздо позднее, почти накануне выписки и, можно сказать, по блату, а точнее лишь благодаря счастливой случайности. Ольга вызвала ее к себе — с выражением лица, не предвещавшим ничего хорошего — и сурово сказала:

— Так-то ты выполняешь свои обязательства.

Она заплакала. Это было непонятно и обидно.

Ольга поморщилась.

— Перестань. Тушь потекла. На вот, вытри…

— Я не понимаю…

— Чего здесь понимать. Ты обещала, что будешь вести себя как блядешка. Обещала или нет?

— Обещала… Но я и веду… Я стараюсь…

— Да? А чего мужиков пропускаешь?

— Как это?

— Как, как! Больного Стаковского клеила?

— Ну…

— А почему не довела до конца?

Ольга разнервничалась. Закурила.

— Разве это хорошо — бросать начатое на полпути? Обманывать, таким образом, чьи-то

светлые ожидания? Какой позор! Что за пример для коллектива…

— Я не знала, что это так важно, — пролепетала Марина. — Я исправлюсь… доведу до конца…

Ольга с сомнением покачала головой. Марина потупилась и пристыженно молчала. Ольга смягчилась; взгляд ее потеплел и выразил понимание.

— Ладно… еще обучишься… какие твои годы…

— А что, — спросила Марина, — поступили чьи-то жалобы? Накапал кто-то, да?

— Никто не накапал. Я сама за этим следила.

— Сама? Персонально?

— Представь себе, — усмехнулась Ольга. — Дело в том, что этот больной, Стаковский, мне лично знаком, и очень даже хорошо.

Марина удивилась.

— Даже так?

— Вплоть до того.

— Но… каким образом?

— С твоим небольшим жизненным опытом тебе трудно это понять, — сказала старшая медсестра. — Дело в том, что мы были коллегами: как ты знаешь, одно время я работала официанткой, а Стаковский играл на саксофоне в том же самом заведении.

— Вот как, — сказала Марина. — А мне он сказал, что работает в симфоническом оркестре.

— Он сказал правду.

Марина опять удивилась.

— Но разве в симфоническом оркестре бывают саксофоны? Я думала, это джазовый инструмент…

— Ты отчасти права, — сказала Ольга, — саксофон действительно чаще встречается в джазе… но и в отдельных симфонических партитурах — например, у Глазунова… или тем более у Гершвина…

Марина осмысливала эти новые для нее вещи.

— Впрочем, — добавила Ольга, — к данному случаю это не относится; насколько помню, в симфоническом Стаковский играл на кларнете. Кажется, на втором. В штатном же расписании ресторана кларнетиста не было, ему и пришлось использовать саксофон.

— Он может играть на нескольких инструментах, — догадалась Марина.

— Любой кларнетист может играть на саксофоне, — сказала Ольга. — Вот если наоборот, в этом я не уверена.

Марина подивилась такому противопоставлению.

— И каким же образом ты так хорошо узнала его?

— Мы были близки.

— А-а. Теперь поняла.

— Не разыгрывай меня, — строго сказала Ольга, — ты не теперь это поняла, а сразу же. И вообще, не вешай мне на уши лапшу. Я тебя вызвала не затем, чтобы рассуждать о музыкальных инструментах.

— Да. Я поняла. Я должна иметь с ним близость.

— Какую еще близость? Блядешка не может ни с кем иметь близости. Иметь близость — это высоко.

— Блядь, значит, может, а блядешка нет, — заметила Марина не без сарказма.

— Именно так, — внушительно сказала Ольга. — Блядь может все, а блядешка может только трахаться.

— Ты же говорила, что тебе не нравится это слово?

— Так и есть, — подтвердила Ольга, — а разве оно может нравиться? Безобразное слово; но если уж речь идет о блядешке, другого не подберешь. Дело в том, что пошлость блядешки недостаточна для применения слова «ебаться». Ведь блядешка, как еще не полностью сформировавшаяся личность, делает это по недомыслию, полуинстинктивно… Мы же не считаем пошлым половой акт зверей? Как видишь, применять ругательное слово было бы здесь несправедливым. Ну, а «трахаться» — самое то, если иметь в виду продолжаемый процесс… а для однократного действия — соответственно, «трахнуться», или еще лучше, «перепихнуться».