Испанский сон

Аксельруд Феликс Павлович

Вероника поежилась.

— Жутковато. Так ты перестала ходить или нет?

— Я подумала, что нужно перестать… но что толку! Загадка храма уже овладела моей душой.

— И ты разгадала ее.

— Да.

В полном молчании Ана опять закурила.

— Предупреждаю: это моя личная мысль… я верю в нее, но никому не навязываю… я даже не хочу, чтобы поверил кто-то еще…

— Ну, не тяни.

— Вдобавок, я могу ошибаться в деталях…

— Зайка!

— Это было страшно давно, — сказала Ана. — Земля была безвидна и пуста… и так далее.

— Ага…

— Был сотворен мир. Затем Бог разделился

надвое.

— Ага.

— Я не хочу рассуждать про всяких там падших ангелов, Люциферов… В общем, это не оккультная мысль. Я хочу сказать, что это никакое не учение… никакого отношения к добру и злу… Это просто версия событий.

— Зайка!..

— Поняла… Наблюдая за людьми, Бог спросил Себя, не извратили ли люди Его первоначальный замысел. И Он затруднился ответить на этот вопрос. Тогда Он решил вверить судьбу мира людям.

— Ага.

— Он загадал. Должен быть построен Храм, обобщающий все, что было… короче, Храм, подводящий черту.

— Саграда, — выдохнула Вероника.

— Да, — кивнула Ана, — так шла моя мысль. Это как сколько-то там имен Бога — не слышали? Где-то в Тибете монахи сидят и пишут на бумаге Божьи имена. Как напишут последнее, так и миру конец… А теперь представьте себе, что эти монахи все сделали правильно, а последнее имя не угадали.

— Ага. И тогда — все сначала.

— Что-то вроде. Во всяком случае, Гауди строил так, что… короче, это было бы последнее имя Бога.

— И мир бы погиб.

— Погиб? Я так не сказала; может, все люди разом переселились бы в рай. Я имела в виду конец этого мира, а что за ним — кто знает?

— Понимаю, — задумчиво сказала Вероника. — Такой конец еще надо бы заслужить.

— Ну что ты все пытаешься интерпретировать, — с досадой сказала Ана, — говорю тебе, это непознаваемо. Слушай лучше, что было дальше.

— Как, разве это не все?

— Нет; только половина.

— Ах, вот оно что.

— Все, что я говорила до этого — просто игра воображения, верно?

— Ну…

Вероника пожала плечами.

— А ты как думаешь? — спросила Ана у Марины.

— Если бы вы на этом и остановились, — сказала Марина, — то я бы думала, что это… да, игра воображения. Но я вижу, вы на этом не останавливаетесь?

— В том-то и дело, — подтвердила Ана. — Я не зря упомянула о том, что Бог разделился надвое. Он не смог бесстрастно наблюдать за событиями; одна половина Его стала помогать людям завершить этот мир, другая — стала препятствовать. И начали совершаться странные вещи.

— Например? — в один голос спросили Марина и Вероника.

— Ну, в первую очередь, этот Гауди. Откуда он взялся вообще, вне всяких школ и вне времени? Почему это за тысячи лет, начиная с пирамид, никто не строил дома в форме грибов, что растут на деревьях? Или наклонные колонны по образу ног кузнечика? Ведь это же эпохально; это как изобретение колеса. И безо всякого электрифицированного удовлетворителя; наоборот, как бы в насмешку, лет за сто до него. Он будто показал людям: смотрите, как можно. И — попал под трамвай.

— Как Берлиоз, — мрачно сказала Вероника.

— Во всяком случае, — заметила Ана, — это же не слишком обыденно? Но погодите; я рановато упомянула трамвай. Я просто хотела сказать, что странным было само появление Гауди. Да кто еще знает, что на самом деле скрывалось в его голове!

Художник, к примеру, сам себе командир: раз-два, нарисовал… сейчас не оценили, так через сто лет оценят… А что такое архитектор без стройки? Но строить небывалое не так просто; архитектура — это и большие деньги, и инженерия, и городская среда… Компромисс как бы неизбежен, да? Теперь смотрите. Первый архитектор, взявшийся за Храм, почти сразу же отстраняется от работы. Потом чиновнику, осуществлявшему церковный надзор, снится сон: продолжать будет архитектор с голубыми глазами. Затем Гауди (у которого голубые глаза) является к нему и немедленно утверждается главным. Это нормально? Это — не фантасмагория? Так всегда начинаются эпохальные постройки, да?

— Хм, — сказали Марина и Вероника.

— Подозреваю, что на самом деле странных явлений, благоприятствующих строительству, было гораздо больше; позволительно ли нам знать о них? Если вначале побеждала та половина Бога, которая послала на землю Гауди, а затем возобладала другая Его половина, то не постаралась ли она скрыть следы первой? А ведь случилось именно так! — воскликнула Ана. — Смотрите: идет строительство… и постепенно начинаются странности, направленные как бы в обратную сторону. Гауди концентрируется на одном из фасадов; уже ясно, что такими темпами ему никак не успеть. Что в этом случае должен сделать творец, архитектор? Очевидно, оставить ученикам некий завет, некие общие планы. Однако учеников нет — что тоже странно; я понимаю, когда нет учеников у отшельника, у какого-нибудь Гогена… но архитектор же обречен на контакт с людьми! и наверняка была масса желающих… — но их нет, нет! — и вот, этот злополучный трамвай. Ладно, погоревали; начинается разбор наследия, и никто не может найти генерального плана. Как будто Гауди в один прекрасный момент потерял интерес к тому, чтобы закончить собор. Все, что находят — фрагменты… но потом началась гражданская война, и дом Гауди сгорел вместе со всеми чертежами. Разумеется, копий нигде не было.

Помолчали.

— Теперь завершающая глава моей веры, — сказала Ана. — Я по-прежнему не проповедую вам, просто делюсь соображениями… итак, вначале побеждала та половина Бога, что желала постройки; затем — та, что не желала. Война остановила строительство.

— Но ты говоришь, что сейчас ее строят.

— Да, уже почти полвека… но кто скажет, так ли? Сами испанцы все еще спорят. Спорят и строят. Вряд ли, конечно, нашелся второй Гауди… то есть пока что, мне кажется, вторая половина Бога — та, что хочет сохранить мир — по-прежнему побеждает…

— А если нет?

— Вот и я думаю — а если нет?

— Хорошенькое дельце, — сказала Вероника.

— К тому же, ничего не мешает завтра опять возобладать первой половине… то есть, придет новый Гауди… опять приснится кому-нибудь… порушит бездарную стряпню…

— Еслистряпню.

— Ага. Вот и вся моя мыслишка, девочки.

Марина вздохнула.

— Глянуть бы когда-нибудь хоть глазком, — мечтательно сказала она.

— Подумаешь, мечта недостижимая! — хмыкнула Вероника. — Да в Барселону едва ли не самые дешевые туры… я специально интересовалась! Хочешь, — неожиданно предложила она, — смотаемся вместе… Зайка! ты отпустила бы Марину со мной?