Испанский сон
Шрифт:
Без вожделения, без насмешки смотрела Дева на их неистовый акт. В ней вершилось мучительное таинство выбора. С той самой минуты, когда он спустился по лестнице, неожиданно обнаженный, волнующе и горделиво предшествуемый любезным своим Царем, решение было фактически принято. Она понимала это, но решение было слишком серьезным; она хотела убедиться, проверить еще и еще, но как можно быстрее. Она уже не могла без Царя. Еще немного — и она бы могла умереть; она уже и так жила без Царя целых два долгих месяца.
Господин ее — она попробовала уже мысленно назвать его так — между тем завершал свое дело. Его зверь неустанно раскачивался взад и вперед, вновь и вновь поглощаемый жадной ее пиздою.
Они — Господа? — закричали.
Она уже почти называла их так. Еще чуть-чуть…
— Ах, Зайка…
Ее не трогали их страсти и нежности. Она ждала одного: видеть, будет ли зверь укрощен благородным Царем — или так и пребудет змеем, лукавой и любострастной сущностью, не стремящейся ни к чему, кроме новой телесной забавы.
Она жаждала, чтобы Царь уже явил свой лик.
— Ах, Зайка! Мне надо бежать, я опоздаю!
Ана первой опомнилась — вскочила, сбросила с себя все, все; вихрем метнулась в душ, и сразу — шум воды, плеск воды, шлепанье ладошками по мокрому телу…
Час настал.
Он поднялся с постели, потянулся мягко, как ягуар, и исчез из горизонтальной щели, и Марина прочувствовала его поступь к двери, за которой шумело. Он открыл эту дверь и вошел в нее, и еще одна дверь в этой спальне открылась неслышно. Это было легко, это было усвоенным с детства умением. Таись, сказал ей Отец, скрывайся, будь незаметна — о, Отец! — не зря в этих действиях, в этом движении она обрела совершенство.
Ей уже не пришлось отыскивать точку для наблюдения. Душа снова, как в старину, видела зорче изощренной оптики глаза. Они будто намеренно, ей в подарок, создали духовный образ простой и святой церемонии из ее далекого и волшебного, из ее утраченного детства.
Вещи встали на место. Госпожа нежилась в облаке пара под шумящими водными струями, и это была Госпожа. Господин, как когда-то Отец, стоял на коленях, приникши губами к Царице — это был Господин. О, восторг! Она едва удержалась от счастливых рыданий. Нашла, наконец-то нашла. Слава Царю, все же нашла. Слава Царю Господину. Слава Его Госпоже. Слава Отцу Вседержителю.
И произрастил Господь Бог растение, и оно поднялось над Ионою, чтобы над головою его была тень и чтобы избавить его от огорчения его; Иона весьма обрадовался этому растению.
И устроил Бог так, что на другой день при появлении зари червь подточил растение, и оно засохло.
Когда же взошло солнце, навел Бог знойный восточный ветер, и солнце стало палить голову Ионы, так что он изнемог и просил себе смерти, и сказал: лучше мне умереть, нежели жить.
И сказал Бог Ионе: неужели так сильно огорчился ты за растение? Он сказал: очень огорчился, даже до смерти.
Тогда сказал Господь: ты сожалеешь о растении, над которым ты не трудился и которого не растил, которое в одну ночь выросло и в одну же ночь и пропало.
Иона, IV, 6-10
На вершинах гор они приносят жертвы и на холмах совершают каждение под дубом и тополем и теревинфом, потому что хороша от них тень; поэтому любодействуют дочери ваши и прелюбодействуют невестки ваши.
Я оставлю наказывать дочерей ваших, когда они блудодействуют, и невесток ваших, когда они прелюбодействуют, потому что вы сами на стороне блудниц и с любодейцами приносите жертвы, а невежественный народ гибнет.
Осия, IV, 13-14
Любимый мой, ты гений. Как ты красиво обосновал этот онлайн и начал по новой системе. Я не знаю, сколько это продлится, но это именно то, о чем я мечтала
Не отвечай мне сегодня. Пусть это будет как в старину. Я слишком переполнена недавними эмоциями, я не хочу сейчас двустороннего секса.
Я расскажу тебе о своих детских фантазиях. Как бы мы с тобой ни были близки, до последнего раза я даже не думала, что смогу рассказать тебе это. А теперь могу. Во-первых, я занималась онанизмом с детства. Только это не было сосредоточено в главной эрогенной зоне. Я гладила себя по животику и мечтала оказаться посреди таких же, как я, посреди кучи-малы маленьких, голеньких и юрких. Это было неважно, мальчики они или девочки; это было все равно, потому что главным и единственным кайфом было прижиматься друг к дружке животиками, тереться друг о дружку животиками. Там еще было много теплой воды; в ней-то мы и барахтались, в ней кувыркались. То-то было радости и удовольствия! Ах, как было славно!
Но эта фантазия исчезла после того, как я увидела на рынке бадью с полуживыми карпами. Мне было лет шесть или семь. Карпы в бадье теснились; там было — обычное дело — ровно столько воды, чтоб они не погибли раньше времени. Бедные карпы с трудом разевали рты, из последних сил пытались уйти поглубже, протиснуться между другими такими же обреченными. Я впервые увидела это. Я заплакала. Там, на рынке, я думала, что плачу от жалости к карпам. Но вечером, оказавшись в постельке, я поняла истинную причину этого плача. Я не могла больше мечтать о радостной куче-мале. Теснота и скользкость приобрели отвратительный смысл. Куча-мала, не успев доставить мне никакого удовольствия, каждый раз вытеснялась из моей фантазии страшной картиной гибнущих карпов. Этот кошмар продолжался несколько дней, пока я вообще не перестала думать о теплых, гладких животиках. Потом, став постарше, время от времени я вспоминала о них опять, но они уже никогда не вызывали во мне и следа прежней радости.
А совсем другая история связана с пи-пи. Странно, но первые сексуальные ощущения я получала именно от пи-пи, а вовсе не от троганья своей письки руками. Пи-пи было моим любимым занятием. (Да что было! я и сейчас обожаю этот акт.) Первой эрогенной зоной, открытой мною в себе самой, был выход мочеиспускательного канала. Я обнаружила, что он особенно чувствителен, когда я делаю пи-пи и трогаю его пальчиком одновременно. Конечно, пи-пи разбрызгивается; ну и что с того? Самое приятное было делать это в ванне. Сейчас, подожди. Я разволновалась. Сейчас. Две минутки, это будет простой оргазм, уж конечно не такой драматический, как в онлайне.
Да. Продолжение о пи-пи. Когда разница между девочками и мальчиками стала волновать меня эмоционально, то есть примерно через год после гибели мечты о куче-мале, я увидела фонтан — делающего пи-пи мальчика. Амура, что ли. Не помню где — таких фонтанов полно где угодно. Этот образ подействовал на меня прямо противоположно жуткой бадье с подыхающими карпами. Я подумала, как было бы здорово, если бы мальчик был живой. Я бы — конечно, голенькая, как и он — подсела под его чудесную теплую струйку. Взявшись за его письку, я бы стала водить ею туда-сюда, и пи-пи брызгала бы не только на меня, но и на него самого, на его ножки и на животик. А когда бы она кончилась, мы поменялись бы местами. Я бы присела над мальчиком и стала бы делать пи-пи на него, а он бы разбрызгивал мою пи-пи, смотрел бы на дырочку, откуда она вытекает, и добравшись до этой дырочки пальцем, приятно бы ее щекотал. И мы бы смеялись.