Испекли мы каравай (сборник)
Шрифт:
Психиатра, которого собиралась пригласить в студию, жестко инструктировала:
— Никаких общих рассуждений о суициде. Это народу не интересно. Предельно конкретно: если человек говорит, что повесится, он в самом деле это может сделать? Восемьдесят процентов «за»? Вот видите! — попеняла она врачу. — А мы думаем: пугает. Далее. Что делать маме, папе, брату, другу? Что делать за час, за день, за неделю до суицида? Есть признаки? Вдруг успокаивается? Отлично. С вами приятно иметь дело. Не забудьте привести примеры. Запись
Позвонившего корреспондента Ольга обласкала:
— Молодец! Класс! Вены вскрыл? Замечательно! Кошмар! А они лежат неподвижно? А он в ванной? Получишь премию за этот сюжет, только снимите вкусненько, чтобы тетки у экрана слезами умывались.
Она положила трубку и поделилась с присутствующими:
— Парню двадцать четыре года. Живет с матерью-пенсионеркой и восьмидесятилетней бабушкой. Бабушка уже десять лет с кровати не встает, а тут у матери инсульт. В однокомнатной квартире две парализованные старухи! Мальчик не выдержал, вскрыл себе вены. Представляете, картина: он в ванной кровью истек, а инвалидки лежат по уши в дерьме и воют?
— Какой ужас! — ахнула Татьяна.
— Ужас, — согласилась Ольга, — но сюжетик классный может получиться. А если нам священника пригласить? Он проморосит что-нибудь про испытания, которые посылаются каждому, и траля-ля в подобном духе.
«Как она может быть такой циничной? — думала Таня. — Человеческие трагедии стали для нее картинками с выставки. Я бы так не смогла. Ритм, в котором живет Дылда, уже через неделю лишил бы меня всех сил. А ей хоть бы хны, даже получает удовольствие от этой круговерти. Она похожа на длинную блестящую рыбу, плывущую против течения. Мне же нужна тихая заводь».
В машине, которую они поймали, выйдя наконец из «Останкина», Татьяна не удержалась и спросила Ольгу:
— Давно ты научилась относиться к людскому горю как к «сюжетикам»?
— Брось! — отмахнулась Ольга. — Это элементарный профессиональный подход к делу. Недавно я познакомилась с одним потрясающим мужиком. Патологоанатом, двадцать лет трупы кромсает. И при этом — жуир, бабник и весельчак. А по-твоему, он должен быть некрофилом.
— По-моему, смакование преступлений и человеческих несчастий — дурной тон, если не сказать, безнравственное занятие. Лучше бы ты, как прежде, о народных приметах рассказывала.
— Ничего ты не понимаешь! Меня уже тошнило и укачивало от фольклорной бодяги. «Если вороны и галки садятся на юг носами — к теплу, а если на север — к холоду», — передразнила она сама себя. — А здесь совсем другое дело. Рейтинг нашей передачи неуклонно повышается. Люди обожают смотреть фильмы с мордобоями, а реальный ужастик, случившийся в соседней квартире или на соседней улице, щекочет им нервы.
— Не всем!
— Большинству! Ты, барышня-крестьянка, не в счет. Ой, ну и подружки у меня! Одна в блаженную моралистку превратилась на почве деревенского
— Зато ты у нас звезда телеэкрана. Наркоманов с крыш сбрасываешь и за самоубийцами охотишься.
Водитель с интересом прислушивался к их диалогу. Он слегка развернул голову, и его ухо, обращенное к пассажиркам, шевелилось от напряжения. Татьяна взглядом показала подруге на этот улавливающий «локатор». Не прекращая болтать, Ольга наклонилась к водителю, дождалась, пока машина остановится на светофоре, сунула два пальца в рот и пронзительно свистнула.
Они беззвучно захохотали, когда оглушенный водитель затряс головой.
— Хулиганка! — одними губами сказала Татьяна.
— Ой! — воскликнула Ольга. — У меня в ухе звенит. Угадай в каком?
— В среднем. Я бы даже сказала — пустозвонит.
Киргизуха лежала на диване. Бледная, до легкой зелени, с темными кругами под глазами, она походила на измученного долгой болезнью подростка. И тем не менее оставалась экзотичной восточной красавицей. Темно-карие зрачки медленно катались в ее миндалевидных глазах от одного края к другому. Она молча переводила взгляд с Татьяны на Ольгу, которые утешали, жалели ее и одновременно ругали и обвиняли.
— Ты просто сбрендила! — кипятилась Ольга. — Еще дауна родишь, что мы с ним будем делать? Одно утешение — на маму будет похож.
— Лена, какой срок? — спросила Таня.
— Она не знает! Она плечами пожимает! — возмутилась Ольга. — Небрежность и лень, доходящие до идиотизма!
— Лена, а кто отец? Не Сергей, случайно?
— Сергей! — подхватила Ольга. — Каков подлец! Мы ему помогаем, от тюрьмы спасаем, а он наших девушек оплодотворяет.
— Лена, он не знает? У него ведь семья, двое детей.
— А еще судимость и нищенская пенсия в перспективе. Он не знает! Узнает! Настоящий полковник выискался! Что ты, Ленка, в нем нашла? От горшка два вершка, до старости щенок. Этот щенок нам алименты будет платить! Не отвертится!
— Дылда, помолчи, — сказала Татьяна. — Киргизушенька, как ты себя чувствуешь?
Лена дождалась тишины и вяло спросила:
— С чего вы взяли, что я беременна?
— Ты же в обморок упала! — хором сказали Таня и Ольга.
— Это, наверное, оттого, что я кровь сдавала.
Несколько секунд подруги растерянно молчали.
— Ты из-за денег кровь сдаешь, — догадалась Таня.
— Почему же ты у меня… у Лахудры… мы же не чужие… — Ольга чуть не плакала от обиды. Но она быстро взяла себя в руки и заявила: — Все! Мне это надоело!
Переглянувшись, они с Татьяной выбежали в другую комнату.
Ленкин сын в обнимку с девушкой дремал на тахте.
— Спите, сволочи! — заорала Ольга.
Она за шкирку стянула Славика с тахты. Девушка испуганно забилась в угол.