Испепеляющий ад
Шрифт:
Шорохов начал тоже без «здравствуйте», вообще без каких-либо предварительных слов:
— При посадке на корабль к англичанам, у генерала Постовского украли чемодан. Было?
— Тебе надо чемодан генералу вернуть?
Тишина в комнатенке взорвалась хохотом. Шорохов внезапно обнаружил, что отгорожен от Бармаша какими-то фигурами, что и сзади на него навалились, держат за плечи, за руки. Ответил:
— Чемодана не надо. Портфель с бумагами. Так всем будет лучше.
— Грозишь? — отозвался
— Тебе и всем твоим — нет. Просто ничего вам с этими бумагами не сделать. Зря пропадут.
— У тебя не пропадут?
Сказать правду? Мол, окажете этим великую услугу той силе, которая вот-вот завладеет городом. Но кто его знает, этот воровской мир? Однако из того, как шел разговор, определенно следовало: портфель с бумагами в том чемодане был. Вполне возможно, тот самый, который надо. Ответил:
— Причем тут я! Мне сказали, я делаю…
Они остались втроем: он, Бармаш и дядька, что караулил у двери.
— Принеси, — сказал Бармаш, качнувшись в его сторону. — И не волынь…
Портфель был кожаный, черного цвета, в углу — серебряный прямоугольник с монограммой — лежало в нем, пожалуй, сотни четыре листов, исписанных от руки, покрытых печатными строками. Наугад вытащив один из этих листов, Шорохов прочитал: "Список агентов наружного наблюдения Киевского Губернского Жандармского управления". Дальше, до самого низа листа, шел столбец из фамилий.
— Это тебе и нужно? — спросил Бармаш.
— Да. Если на то пошло, могу заплатить. Хотя платить за такую гнусь: списки подушников, которые по трояку за голову брали…
— Хочешь посчитаться?
Ответил вопросом:
— Ты не хотел бы?
— Сам из тех, на кого доносили?
— Из тех.
Лихорадочная дрожь трясла Шорохова. Без этих документов он уйти отсюда не может. Обещать что угодно. Не выйдет — схватить и бежать. В нагане семь патронов. Осторожничать — случай не тот. Только бы в сенях никого не было!
— Бери, — сказал Бармаш. — Теперь квиты.
— … Ты слушай… слушай…
Поворот судьбы. Невероятный, почти невозможный. У входа в гостиницу «Европа» к нему подошла, обратилась с паролем, связная, с которой он виделся дважды: в Ельце и потом в Москве, когда, в пору мамонтовского рейда, сопровождал туда Манукова. Свел случай? Нет. Практическое удобство. Они в лицо знали друг друга.
— Сводку я отдал, но в моих руках еще бумаги, которые Мамонтов вывез из красного тыла. С собой их у меня сейчас нет. Целый портфель. Когда ты его сможешь забрать?
Услышал — с улыбкой, но очень усталое:
— Не сейчас. Слишком много. Придут наши, отдашь.
— Когда?
— Через день или два…
Вот и вся встреча.
Правила запрещали, но Шорохов
Он увидел, что со связной там, очень вдалеке, в густой уличной толпе, поравнялся какой-то человек, пошел с нею рядом. Вроде бы даже дружески взял ее под руку.
Шорохов свернул в первый же переулок, скорым шагом миновал, по счастью состоявший всего из нескольких одноэтажных домишек, квартал, свернул еще и еще раз, на какие-то секунды выглянул из-за угла.
Связная и ее спутник шли ему навстречу. Она улыбалась и что-то говорила своему спутнику, и тот в самом деле вел ее, взяв под руку.
Этим спутником был Михаил Михайлович.
Отступив вглубь той, поперечной улицы, он пропустил их вперед, и пошел за ними, не сразу и с осторожностью сопровождая их, и очень скоро заметив: в том же ритме, что связная и Михаил Михайлович, шел еще один человек. В полупальто из шинельного сукна, в фуражке. Филёр.
Потом Шорохов видел, как связная и Михаил Михайлович расстались. Связная взбежала на крыльцо богатого, изукрашенного лепниной, каменного дома, взялась за ручку звонка, что-то сказала женщине в белом переднике, открывшей дверь, скрылась за порогом.
Михаил Михайлович немного постоял у этого дома, пошел дальше. Филёр остался. В полусотне шагов от крыльца присел на скамейку, закурил. Михаил Михайлович на ходу обернулся. Отыскал филера глазами, продолжил свой путь.
Связная оказаться предателем не могла. Шорохов достаточно давно ее знал. Кто тогда был Михаил Михайлович? Тоже агент красных? И только более высокого ранга? Начальство над связной, начальство над ним, а филёр — его адъютант. Если угодно — охрана. Потому-то Михаил Михайлович, прежде чем удалиться, оглянулся, отыскал этого человека глазами. Ну а дом? Явка. Как мастерской Васильева в Екатеринодаре. Не для Шорохова, конечно. Ему ее не давали. У каждого из них дороги свои.
Как просто и вместе с тем, как сложно, если вспомнить все, что связано с личностью этого человека…
В лазарете на Навагинской улице, в офицерском корпусе, у входа в палату, где лежал Мануков, к Шорохову, как к родному, бросилась Евдокия:
— Николаю гораздо лучше сегодня. Открыл глаза, попросил пить. Без вас мы бы оба погибли! Я так благодарна! Мы отплываем сегодня! Какое счастье! Я никогда этого не забуду.
Насколько же она еще повзрослела, похорошела за те дни, что Шорохов ее не видел!
— Могу я зайти к Николаю Николаевичу? — спросил он. — Думаю, ему будет приятно.