Испорченная принцесса
Шрифт:
Мои кулаки сжимаются, короткие ногти впиваются в ладони, и я почти уверен, что пустил кровь.
Подняв голову, я нахожу ее глаза, и она молча побуждает меня что-то сказать.
Я вдыхаю, вспоминая слова из записки Джослин.
«Будь на ногах, будь готов и будь храбрым».
Легче сказать, чем сделать, Джослин.
Потом я думаю о Брианне внизу, которая, возможно, все еще лежит в постели и страдает из-за меня, и прежде чем я понимаю, что происходит, мой рот открывается, и слова начинают литься
***
Джейд не отпускала меня все утро. В основном она просто слушает, как я рассказываю об отце и огромной черной дыре, которую он оставил в моей жизни, но время от времени она задает вопрос, который заставляет меня задуматься, почувствовать больше и еще глубже разорвать и без того болезненную рану.
Это чертова агония — говорить обо всем, что я потерял, о ненависти и злости, которые это оставило во мне, и обо всех глупых гребаных решениях, которые я принял после той ночи, — большинство из которых вращались вокруг одной женщины.
К тому времени, когда она поднимается на ноги, чтобы наконец уйти, я эмоционально истощен так, как, я уверен, никогда не был.
Сердце болит, мышцы так напряжены, что некоторые из них вот-вот порвутся, а голова кружится. Если бы я не знал ничего лучше, то подумал бы, что только что проснулся с убийственным похмельем, так как комната кружится.
— Джослин записала меня на еженедельные занятия с тобой, — сообщает мне Джейд, к моему ужасу.
Хотя я не могу отрицать, что, несмотря на мою боль, какая-то часть меня чувствует себя легче после разговора с ней.
— Хорошо, — говорю я, к ее шоку так же, как и к своему.
Она достает из сумочки ежедневник, и мы назначаем еженедельные занятия по вечерам в четверг.
Перекинувшись парой фраз, она выходит из моей квартиры, оставляя меня на диване.
Именно на нем я и просыпаюсь позже тем же днем, моя кожа блестит от пота, вызванного лучами солнца, под которыми я лежу.
Мое сердце все еще болит, когда я вспоминаю все, о чем говорил с Джейд. Я хочу ненавидеть Джослин за то, что она все это устроила, за то, что заставила меня открыться и выплеснуть все то уродство, которое таится во мне, но я не могу найти в себе силы сделать это.
Поэтому вместо того, чтобы злиться, я скатываюсь с дивана и иду в спальню, где на прикроватной тумбочке все еще лежит мой телефон.
Не обращая внимания на уведомления и сообщения от парней, я нахожу свой чат с Джослин и отправляю ей простое сообщение.
Нико: Я был храбрым. Спасибо.
Как будто она этого ждала, сообщение сразу же отображается как прочитанное, и маленькие точки начинают прыгать.
Джослин: Я горжусь тобой, Нико. Я знаю, что сейчас тебе может так не казаться, но ты выйдешь из этого состояния более сильным.
На моих губах появляется небольшая улыбка, потому что, несмотря ни на что, я начинаю верить, что она может быть права.
Закрыв ее сообщение, я открываю групповой чат с ребятами, читаю шутки и мемы, которые они
Тоби: Как ты себя чувствуешь?
Тоби: Бри хорошо. Джоди хорошо о ней заботится.
Тоби: Но она все еще ненавидит тебя.
— Засранец.
Нико: Спасибо за это. Надеюсь, у тебя был дерьмовый день.
Опустив телефон, я смотрю через всю комнату на свое отражение в зеркальных дверях шкафа.
Я выбрал их специально, потому что они дают мне полный обзор кровати. Я знал, что они будут доставлять мне бесконечное удовольствие, пока я ночь за ночью трахал безымянных и безликих девушек. Но когда мое собственное отражение расплывается в ничто, я вижу там только одну женщину.
Воспоминания о последних нескольких неделях нахлынули на меня, и я забыл обо всем на свете, наблюдая за тем, как мы вместе катаемся по моей кровати. Мой член твердеет, когда я представляю, как раздвигаю ее бедра и ем ее, пока она не закричит, а затем переворачиваю нас и позволяю ей скакать на мне, пока она снова не развалится на части, ее киска сжимается на моем члене, пока она использует меня для своего удовольствия.
— Блядь, да, — ворчу я, падая обратно на кровать и просовывая руку под пояс.
Мой член словно стальной, когда я обхватываю его пальцем, из кончика уже течет сперма.
Я накачиваю себя несколько раз, теряясь в ощущениях, заставляя свое тело поверить в то, что это не моя рука, а образы моей сирены, которые проносятся в моем сознании.
Я уже почти достиг точки невозврата, как вдруг останавливаюсь. Я ослабляю хватку и делаю долгий вдох.
То, что я сделал раньше, признавшись в своей уязвимости и неспособности справиться с потерей, было сделано ради нее.
Я пообещал себе в больнице, что найду способ все исправить, докажу ей и остальным, что это меня не победит.
Вытащив руку из штанов, я поднимаюсь на ноги, мой твердый член дразнит меня из-за ткани, а яйца вопят от разочарования.
Но мне нужно кое-что сделать, а не дрочить, как неудачник.
Я роюсь в своих школьных вещах, пока не нахожу тетрадь. Схватив ручку, я сажусь на кровать и упираюсь блокнотом в бедра.
— Черт, — шиплю я. Сегодня я уже позволил себе один раз истечь кровью. Почему я должен позволить боли прекратиться так скоро?
Несколько секунд я постукиваю пером по бумаге, прежде чем заставить себя перестать думать о том, что мне нужно сказать, и просто писать.
Сирена…
***
Когда я наконец опускаю ручку и блокнот на кровать, мое сердце бешено колотится, и я снова обливаюсь потом.
Я смотрю на свой беспорядочный почерк, сомневаясь в себе.
Возможно, ей все это безразлично.
Черт, возможно, я никогда не буду настолько смелым, чтобы позволить ей даже узнать о его существовании, но мне стало легче, когда я выложил все это.