Исповедь боевика
Шрифт:
Добравшись до указанного места и набрав знакомый номер, я узнал, что прямо напротив стоит лодочная станция. Я прошел метров пятьдесят и увидел развевающиеся флаги «ДНР». Вокруг здания ходили одинокие люди. Их нельзя было ни с кем спутать – было видно, что они едут туда же.
Я вошел во двор и, подойдя к беседке, спросил:
– Кто старший?
– «Сова», – ответили мне. – Она сейчас отдыхает.
– Чай, кофе, поесть, если хочешь. Располагайся.
Это было старое деревянное здание, метра на два возвышавшееся над землей. На улице были две большие палатки, на шесть человек каждая, сарай с лодками,
Первые минуты я чувствовал себя не в своей тарелке: какие-то разные, непонятные люди. Кто-то одет в военную форму, кто-то в спортивный костюм или пляжный «прикид». Но все были дружелюбны, и я быстро освоился. Приходили люди с опытом, их было видно сразу: рейдовые и штурмовые рюкзаки на плечах, тактические коврики, бороды и военная форма. Это были казаки, чей возраст далеко за сорок.
В самом здании располагались две спальные части, человек на тридцать в каждой. На выходе лежали матрацы, как в старых больницах – потертые и в пятнах. Тут же стояли медицинские носилки, смотреть на которые я не мог – мне становилось неприятно.
Я увидел несколько раненых из Донбасса – кто осколками от АГС 11 , кто от пуль. Передвигались они на костылях. «Вот они, первые жертвы войны».
Один из пострадавших посоветовал нам прятать оружие, когда будем захватывать его в зоне боевых действий. В Донецке он продавал по тысяче долларов за автомат и по триста за пистолет Макарова. Мне показалось это неправильным – я ехал туда не за деньгами, а воевать и помогать.
Проснулась «Сова», симпатичная девушка лет тридцати. Она записывала всех вновь прибывших и являлась старшей в этом лагере, пока не было Алексея и Николая, которые занимались переброской добровольцев через границу.
11
АГС-17 «Пламя» – 30-мм автоматический гранатомёт станковый. Предназначен для поражения живой силы и огневых средств противника, расположенных вне укрытий, в открытых окопах (траншеях) и за естественными складками местности (в лощинах, оврагах, на обратных скатах высот).
Я подошел к ней и сказал, что прибыл из Москвы. Она взяла мой паспорт и спросила:
– Какой у вас позывной?
– «Тридцать седьмой», по номеру региона Ивановской области, – сказал я.
Записав мои данные, а также информацию обо мне, она выдала постельное белье.
Я расположился в палатке на улице. Со мной было несколько осетин и русских, с которыми я довольно быстро сдружился. Они уже имели опыт боевых действий и многим со мной поделились. Мы лежали в палатке, наступила полночь. На той стороне реки грохотал ресторан: визг, счастье, музыка. А мы ехали на войну… Я спросил Алана (так звали моего нового друга):
– Весело им сейчас. Что-то захотелось туда…
– Да надо. Завтра, если не уедем, нужно сходить.
– Алан, ты родителям сказал, когда уезжал? – спросил я.
– Нет, брату только сегодня позвонил. Матери сказал, что на работу поехал, в Москву.
А парень из Суздаля, бывший разведчик, сказал:
– Чем
Я был горд и счастлив, что рядом со мной находилось так много смелых, бескорыстных и хороших людей. Многие из них вели абсолютно трезвую жизнь и не имели пагубных привычек. Каждый был чем-то уникален. Один даже приехал автостопом из Владивостока.
Еду нам готовили те, кто доехал, но дальше идти не захотел. К примеру, якут, лет двадцати, над которым кавказцы часто шутили. Подойдя к нам, он как-то спросил:
– А мне точно надо туда ехать?
Он был странный, почти ни с кем не общался, полный, мягкий, в очках. Странно, что он решился поехать, но, наверное, у него были такие же причины, как и у нас.
– Оставайся здесь, подумай хорошо, – сказал кто-то из нас.
С утра был завтрак, построение, перекличка. Потом, в принципе, свободное время, никаких обязательств. Приехал русский парень из Ирака, все тело которого было покрыто шрамами. Не помню его позывной, но за последние двадцать пять лет он участвовал почти во всех военных конфликтах на земле.
– Я тебя прикрою, Бондо, на меня можешь положиться, – сказал он.
– Не переживай, это только первый раз страшно, потом понравится. Отвоюем там, поедем в Сирию.
В день нас собиралось до ста человек – разные люди, со всей России и не только. Были из Израиля (русские евреи), из Италии, Испании, Канады. Кто-то приходил в наш лагерь, кто-то уходил.
Вечером мы пошли купаться, а потом в ресторан. Приехали еще ребята из Осетии, и мы сидели ночью на берегу реки, собрав небольшой пикник.
Приехали русские парни из Донбасса, которые занимались беспилотниками. Я смотрел на них с восхищением: они уже были там и возвращались домой…
Следующим утром нас построили и человек сорок, в двух микроавтобусах, повезли на границу. В дороге мы иногда разговаривали, но тягостное ощущение было у всех. Когда подъезжали к границе, вдоль нее стояли самоходные артиллерийские установки, стволами направленные, в сторону Украины. Ехали мы часа два, по объездным проселочным дорогам, пока не прибыли на пограничный переход Куйбышево.
Все дружно высыпали на улицу и смотрели туда, где работала арта (артиллерия). Там, всего в пятистах метрах от нас, на территории Украины, грохотали наши пушки. Первый раз в жизни я слышал звуки орудий. Российские подразделения отодвигали от наших границ украинских военнослужащих. Так сказали нам пограничники.
Внутри у меня все сжималось – страха не было, только новые ощущения, которые я тут же подметил.
Этот пограничный пункт не работал в пропускном режиме для всех остальных – только для нас и военных. Старший нашей группы, мужчина лет пятидесяти, подойдя к пограничнику, сказал:
– Вам должны были звонить. Я Алексей.
– Да, проходите, – ответили ему.
По несколько человек мы проходили границу. Раскаты орудий стояли в ушах. По четверо, пятеро мы подходили к шлагбауму, где у нас смотрели паспорта.
Метров через двадцать досматривались наши вещи:
– Колющие предметы есть? Оружие, боеприпасы?
– Нет, – отвечали мы.
Вышел капитан и у каждого спрашивал:
– Ты куда едешь?
– Я к девушке на Украину, к знакомой, – ответил парень из Суздаля.