Исповедь диггера. Кровавые тайны метро-2

Строгов Даниил

Да, они разрушали мир, чтобы построить другой, и что можно этому противопоставить? Я невесело улыбнулся и, прежде чем задать следующий вопрос, пробормотал:

– Ответ шедеврален, профессор, даже Кровавый Барон не сформулировал бы лучше.

Я просто бросил камень, а Лев Давыдович подхватил его на лету и раскрошил в пальцах:

– Спасибо, Даниил, я знал, что вы оцените мою искренность.

Я усмехнулся:

– А как вы считаете, с точки зрения генетики нас может ожидать катастрофа из-за этого эволюционного процесса?

– Я считаю, все взаимосвязано, – спокойно произнес он, – и изменение одного повлечет за собой изменение других звеньев. Я могу точно сказать, что увеличение радиационного фона плохо влияет на гены,

способствуя появлению генетических уродов. Сейчас каждый второй ребенок рождается с патологиями разной степени тяжести. Это все – проблемы генетические. Не стану говорить о катастрофе, но изменения грядут. И я не замечаю, чтобы эти изменения шли в лучшую сторону. Открытие лекарств от новых болезней – это хорошо. И новые технологии никто не осуждает. Но со всеми технологиями никто не умеет заделывать озоновые дыры. Никто не может восстановить запасы той же нефти. Никто не в состоянии снизить до нормального радиационный фон в Чернобыле. Никто не может справиться с эффектом глобального потепления, который отнюдь не приносит пользы. Разрушая, нельзя прийти ни к чему хорошему. Но без разрушения не будет цивилизации.

– Но вы же разрушаете! – не выдержал я.

И снова невозмутимый взгляд ледяных глаз:

– Мы контролируем процесс распада, молодой человек.

И точка. Я ушел от него, зная – он в сущности прав. Если не задумываться о том, что запасы нефти однажды будут исчерпаны, то никому в голову не придет найти альтернативу. И так во всем: только потеря заставляет творить.

Когда я пришел к Страннику, у него сидел гость. Евгений Михайлович внимательно посмотрел на меня, поднялся со стула, подошел в холодильнику, достал бутылку водки и молча разлил по стаканам. Я был благодарен ему за тихое понимание того, что после встреч с представителями спецслужб обычного человека начинает сильно потряхивать. Мы выпили и я полез за сигаретой.

– Это Александр, – наконец нас познакомили. Я поднялся и поздоровался за руку:

– Даниил.

– Сейчас машина придет, и поедете на «ходку».

Я спорить не стал. Странник говорил таким тоном, что оспаривать что-то было бы глупо и главное – бесполезно. Я поглотил бутерброд и с мрачной издевкой подумал: от нас будет пахнуть водкой, и нас сожрут крысы, а еще лучше взять пива для опохмела этим тварям:

– Не будет пахнуть водкой, – авторитетно заявил мой новый проводник. Его карие глаза были проницательными и чуть грустными, словно у спаниеля, – на пятьдесят грамм крысы не поведутся.

Я бросил колючий взгляд на Странника, очевидно он рассказал Александру о моей работе. В ответ Евгений Михайлович просто улыбнулся и вытолкнул нас на лестницу – у парадной просигналила машина.

– Все-таки одному под землю лучше не ходить, – вещал мой спутник, когда мы наконец спустились, – даже если не первый год и знаешь все ходы-переходы, как линии на руках. Все равно не надо. Ну, первое дело, это безопасность, конечно. Мало ли что случиться может. В тоннелях все ветшает. В любой момент трубу прорвет, можно ногой в яму попасть. Вывих, перелом – как потом выбираться будешь? Вот так вот все прозаично и никакой романтики. А товарищ все же поможет, вытащит. Вообще под землей чувство взаимопомощи обостряется. Ну и терпимости, понятное дело. А что. Всякое можно под землей увидеть. В каком-то смысле, очень даже населенные места. Это если не считать всяких крестьян-монтеров. Бомжи, подростки, отморозки всякие. Кому надо спрятаться – многие под землю идут. Ну и там каждый своим делом, понятно, занимается. А ты идешь, видишь – и мимо проходи. Не мешай. Потому что вмешаешься – себе дороже будет, а толку все равно никакого. Чушь это все – про гражданскую сознательность под землей. Там каждый за себя. Только друзья друг за друга. Но и тут тоже: на друга надейся, а сам под ноги смотри. Подземелья – это не пещеры, конечно. Но бывало

и так, что пропадали здесь. И я не знаю, из-за чего. Или по дурости своей и невнимательности, или случай так вышел, и ничего уже тут не попишешь.

Вообще-то сейчас время дурное. Раньше, говорят, куда безопасней было. И лучше диггером в некоторые тоннели спускаться, чем обыкновенным монтером. Есть несколько переходов под Театральной, куда люди не то что в одиночку, а и с напарником без большой необходимости не сунутся. Дело, понятно, не в грибах и не в плесени. Хотя, поговаривают, ничего хорошего от этих грибов нет. Если правду говорят. То чего доброго скоро нужно будет по подземельям с респиратором ходить. Так сказать, во избежание. Но пока все ходят как есть, и я хожу. И жив до сих пор, на легкие не жалуюсь.

То самое место, где мы сейчас сидим. Вон тот боковой проход?

Я взглянул в указанном направлении. Ответвление как ответвление. Ничего особенного. Темно, грязно, серо-зеленые пятна плесени на стенах. И водяная пленка на голых участках. И пожал плечами:

– Вижу. И честно говоря, ничего особенного не заметил.

– И ничего удивительного, – кивнул головой Александр. – Никто ничего особенного не замечает. Потому что и нет ничего особенного здесь с виду. А вот давай пройдемся.

И мы пошли, оставив на месте остальную компанию. Александр впереди, я чуть позади. Луч фонарика выхватывал из тьмы мохнатые от плесени стены. В одной из ниш – назначение ее осталось для меня неизвестным – я заметил белесую гроздь, судя по всему, это были грибы. Через триста метров Александр остановился и указал рукой куда-то вбок. Подойдя, я заметил, что тоннель заворачивает и полого уходит вправо и вниз.

– Пройди-ка вперед, – Александр посветил фонариком во тьму, выхватывая лучом света то пол тоннеля, то бетонную стену, покрытую влажной грязью. – Там скоро будет проход вправо. Я тебе кое-что покажу.

Тот проход, на который указывал Александр, оканчивался небольшой нишей, в полу которой зияла дыра. Я обернулся:

– И что я здесь был должен увидеть?

– Если спуститься в этот колодец, то можно попасть в проход, ведущий на закрытую станцию. Туда многие ходили, все же очень интересный участок. Но иногда, рассказывают, именно в переходе между станциями случаются неприятности. Говорят, несколько человек пропало именно здесь. Я не могу ни подтвердить эти рассказы, ни опровергнуть, но вот что я знаю сам.

Когда-то, а было это полгода назад, спускались мы сюда втроем. Я, Леший и Серега. Особенно долгой ходки тогда не планировали. Разминка: спуститься, посмотреть что да как, не больше. И вот на этом самом месте Леший возьми да и скажи, что два дня назад сюда же один пацан полез. Пацан – не пацан, года двадцать два ему. Студент Политеха, все его Ленчиком звали, насколько я из рассказа запомнил. А накануне парень этот с Лешим выпивал и рассказывал так загадочно, мол что-то такое интересное в переходе видел. Видел, да вот пока не скажет, потому что боится удачу упустить, и в следующий раз ему уже до конца разобраться не удастся. Леший поудивлялся, конечно, какие это страсти такие студент в родной подземке обнаружил, да и отстал. Мало ли что нашел человек. Может, и впрямь что-то внимания заслуживающее. И так бывало. Вот, к примеру, Серега нашел однажды в каморке на закрытой станции ящик динамита. Властям про находку не рассказал, динамит себе забрали. А наши потом долго обсуждали, что вот-де Серега террористов ограбил. Я только вот думаю, кто угодно мог спрятать, только не террористы. Слишком уж место проходное, как ни крути, любой может и обнаружить. А потому, самая ходовая версия – какой-то не в меру предприимчивый увел откуда-то запас. И едва не попался. Вот и спрятал впопыхах, где попало, собираясь в ближайшие дни понадежней имущество пристроить. Да не успел. Опередил его Серега.