Исповедь королевы
Шрифт:
— Но мы в изнеможении! Ведь надо учитывать, что здесь дети! — сказала я.
Бейон не ответил. Он оставил нас, и я услышала, как он вышел из дома и заговорил с толпой.
Ромёф посмотрел на нас с извиняющимся выражением и сказал:
— Вы должны, ваши величества, придумать что-нибудь, что задержит отъезд. Как только Буйе прибудет, вы будете в безопасности.
— Спасибо вам! — тихо сказала я.
Бейон вернулся. Я уже слышала крики, раздававшиеся снаружи: «А Paris» [145] .
145
«В
— Готовьтесь выехать немедленно! — сказал Бейон.
— Нельзя пугать детей! Они измучены. Они должны выспаться! — сказала я ему.
— Немедленно поднимите их, мадам!
Мадам де Турзель и мадам Невиль разбудили их. Дофин взглянул на Бейона и Ромёфа и пронзительно закричал от удовольствия.
— Теперь у нас есть солдаты! Вы поедете с нами? — воскликнул он.
— Да, мсье дофин! — ответил Бейон.
Однако даже солдаты согласились с тем, что нам необходимо поесть, прежде чем мы уедем. Мадам Сосс велели приготовить еду. Я прочитала на ее лице решимость потратить на стряпню как можно больше времени.
Бейон проявлял нетерпение. Он предупредил ее, что люди не слишком доброжелательно отнесутся к медлительной хозяйке, виновной в задержке исполнения их приказов. Бедная мадам Сосс! Она делала все, что могла, чтобы помочь нам. Такие люди, как она и Ромёф, давали нам великие надежды во всех наших трудностях.
Я пыталась поесть, но не смогла. Так что единственными, кто отдал должное трапезе, которую мадам Сосс так долго готовила, были король и дети.
— Ну, поехали! — сказал Бейон.
Не было никаких признаков приближения Буйе. Все кончено, подумала я. Мы не сможем больше найти предлог, чтобы подольше оставаться здесь. О боже, пошли нам Буйе! Пожалуйста, сделай это для нас!
— Поехали! Мы и так достаточно задержались! — грубо крикнул Бейон.
Он уже подталкивал нас к двери, как вдруг мадам Нёвиль вскрикнула и соскользнула на пол. Она начала размахивать руками и издавать странные звуки, словно у нее начались судороги.
Я упала на колени возле нее. Я знала, что она притворялась. Я закричала:
— Приведите доктора!
Бейон, ругаясь, отдал приказ. Люди, столпившиеся снаружи, решили привести доктора в рекордно короткое время.
Все это время я глядела на мадам Нёвиль, лежавшую на полу, и молилась:
— О господи, пошли нам Буйе!
Однако явился не Буйе, а доктор, и мадам Нёвиль больше не могла продолжать притворяться. Ей дали лекарства и помогли встать на ноги. Она покачивалась и упала бы снова, но Бейон поддержал ее и с помощью доктора дотащил до кабриолета.
По-прежнему не было никаких признаков приближения Буйе.
— В Париж! — кричала толпа.
Больше нельзя было ждать. Ничего не оставалось делать. Всем нам пришлось вслед за мадам Нёвиль выйти из дома. Как только мы появились, поднялся крик. Я крепко держала дофина за руку. Я слишком сильно боялась за него, чтобы бояться за себя.
Это опять пришло… Я слишком хорошо знала это. Я никогда этого не забуду. Эта унизительная поездка… на этот раз еще более долгая, не просто из Версаля в Париж, а из Варенна в Париж!
Переезд в Париж продолжался три дня. Когда мы ехали туда из Версаля, я думала, что достигла пика унижений, ужаса, неудобств и страданий. Но мне предстояло узнать, что это было еще не самое худшее.
Стояла сильная жара. Мы не могли помыться или сменить одежду. На всем протяжении нашего пути вокруг нас были эти орущие дикари. Я не могу назвать их людьми. Казалось, что всякое подобие человеческой доброты и гордости покинуло их. Они бросали нам в лицо оскорбления, и главным образом — мне. Я была козлом отпущения, к чему уже успела привыкнуть.
— A bas Antoinette! Antoinette a la lanterne! [146] —
Ну что же, очень хорошо, думала я, только скорее, скорее! Скорее я буду счастлива пойти на это, чем переносить жизнь при таких обстоятельствах. Только позвольте моим детям свободно уехать! Пусть они живут жизнью обычных дворян… И позвольте мне умереть, если это именно то, чего вы ходите!
146
Долой Антуанетту! Антуанетту — на фонарь! (фр.)
Охранять нас приставили двух человек из Национальной Ассамблеи — Петиона и Барнава. Полагаю, это были неплохие люди. Теперь я точно знаю, что они действительно были такими. Была большая разница между чернью и теми людьми, которые верили, что революция должна произойти ради блага Франции и чье кредо выражалось в словах «свобода», «равенство» и «братство». Они были готовы выторговать эти права за столом переговоров, и Луи был бы счастлив дать им то, чего они желали. Такие люди, как эти, были очень далеки от тех животных, которые там, снаружи, выкрикивали в наш адрес непристойности, которые требовали наши головы… и другие части наших тел, которые жаждали крови, которые смеялись с демонической радостью при мысли о том, что прольют ее. О да, это были совсем другие люди. Они говорили с нами, как они полагали, благоразумно. Они говорили нам, что мы всего лишь обычные люди и не заслуживаем привилегий только потому, что с рождения принадлежали не к тому общественному слою, что они. Король слушал их серьезно и был склонен согласиться с ними. Они говорили о революции, о том, чего они желали от жизни, и о неравенстве в этой жизни. Было бы неразумно предполагать, что народ будет бесконечно жить в нужде, в то время как определенный общественный слой будет тратить на одно платье такую сумму, которая обеспечила бы целой семье питание на год.
Дофин полюбил этих двоих, а они — его. На пуговицах их мундиров он прочитал слова: «Vivre libre ou mourir» [147] .
— Вы будете жить свободными или умрете? — спросил он их серьезно.
И они заверили его, что так и будет.
Я чувствовала, что Элизабет и мадам де Турзель были на пределе, и понимала, что именно я должна удержать их в нормальном состоянии. Мой способ достичь этого заключался в том, что я пыталась изображать надменное безразличие. Это не нравилось толпе, однако внушало им некоторое уважение к нам. Когда нас вынуждали поднимать шторы кареты, то Барнав и Петион заявляли, что нам лучше сделать это, чтобы не провоцировать неистовство толпы. Нас то и дело заставляли поднимать шторы, и тогда я сидела, глядя прямо вперед. Люди подходили к окнам и выкрикивали в мой адрес непристойности, а я смотрела прямо перед собой, словно их вовсе не было.
147
Жить свободными или умереть (фр.).
— Проститутка! — кричали они.
Я, казалось, не слышала их. Они насмехались надо мной, но все же это оказывало на них определенное действие.
Нам в карету приносили еду. Люди кричали, что хотят посмотреть, как мы едим.
Элизабет была испугана и считала, что мы должны поднимать шторы, когда толпа требовала этого. Однако я отказывалась выполнять эти требования.
— Мы должны сохранить нашу гордость! — говорила я ей.
— Мадам, они разнесут карету на куски! — говорил Барнав.