Исповедь Плейбоя
Шрифт:
С этой женщиной невозможно остаться загадкой даже для самого себя, потому что, хоть она и странная, никто так не разбирает мое настроение по кубикам, как она.
— Руслан, это…
— Антон. – Великан протягивает руку, и мне как-то не по себе, что приходится смотреть на него снизу-вверх, хоть разница в росте не так уж велика. – Спокойно, мужик, я просто адвокат. Почти как священник.
Так я понимаю, что мои мысли слишком очевидны, и это впервые в жизни, когда я настолько в хлам, что не могу держать все в себе. Как будто я –
— Руслан. – Называю себя и пожимаю протянутую ладонь.
Он выразительно хмыкает и помогает мне разобраться с продуктами.
— Ну и что готовим? – спрашивает, обводя взглядом приличную гору.
Следующие полчаса Кошка издевается, посмеиваясь над тем, как два взрослых мужика в передниках – второй мы состряпали из полотенца – сообща готовят ужин. Я и сам не замечаю, как на время перестаю думать о предупреждении Инны, и только когда Эвелина переключает каналы, и я случайно цепляюсь за знакомую фамилию, которую произносит сухой голос диктора. Поднимаю голову – и натыкаюсь на знакомый же «Мерседес», весь в дырках, словно дуршлаг.
— Кошка, погоди. – Останавливаю ее от попытки переключить, и прошу сделать громче звук.
В течение следующих десяти минут я узнаю, что известная бизнес-леди стала жертвой бандитских разборок. Неизвестные на машине без опознавательных знаков расстреляли ее почти в упор. От полученных ран Инна скончалась на месте.
Это блядский дурной сон.
Я перехватываю у Эвелины пульт, ищу еще один канал новостей, и почти сразу натыкаюсь на похожу новость. Хочется верить, что это просто дурацкие совпадения, и что это какая-то другая Инна на похожем «мерине», но на этот раз жизнь точно не настроена шутить, потому что это именно та самая, моя Инна, которую я видел несколько часов назад. Когда камера наезжает ближе, я замечаю пиджак того же цвета, что был на ней в нашу встречу.
— Я курить, - говорю коротко и практически выбегаю на крыльцо.
Воздух на вкус как сырая земля. Примерно та же дрянь была у меня во рту, когда я валялся в том сраном лесу, из которого по идее просто не должен был выползти живым.
Выкуриваю сигарету за сигаретой, жду, когда же наступит долгожданное облегчение, но ни хрена меня не берет. Только еще хуже становится, потому что к образам расстрелянной машины почему-то добавляются образы продырявленной насквозь Кошки. И когда она выходит на крыльцо, чтобы проводить своего адвоката, мне приходится просто отвернуться, чтобы не видеть ее всю в долбаных красных пятнах, словно это ожившее трэшевое кино о призраках.
— Руслан, что такое? – Эвелина возвращается, обхватывает себя за плечи и смотрит так, что сразу понятно – лучше даже не пытаться ей врать.
— Это моя клиентка, в той машине, - говорю я. – Бывшая клиентка. Постоянная. Во что-то вляпалась. Я виделся с ней сегодня.
Кошка немного щурится, и я мысленно уговариваю ее не говорить то, о чем она думает. Не уверен, что смогу адекватно реагировать на приступ недоверия и ревности.
— Что случилось, Кот?
— Случилось то,
— Кто тебе сказал, что я очень умная?
Если она и испугалась, то так хорошо маскируется, что даже мне ее не раскусить. Просто стоит и смотрит такими взглядом, будто размышляет, ударить меня или поцеловать, или то и другое по очереди.
— Я не знаю, во что вляпался, Кошка. – Мне нужно быть с ней честным. – И я чувствую себя мудаком, потому что не собираю вещи в охапку и не сваливаю в закат подальше от тебя. Потому что оставляю этот выбор за тобой, а так не должно быть.
Эвелина подбирается, идет на крыльцо и роняет голову мне на плечо, мурлыкая что-то себе под нос. Прижимаюсь к ней, обхватываю двумя руками. Она пахнет мандаринами, как всегда, и этот запах совсем е вяжется с душным маем и жопой, в которую стремительно катится мою жизнь.
— Я тебя никому не отдам, - шепчет она в мне в рубашку, и судорожно, невпопад, бьет кулаками по спине. – Понял, Кот? Хоть на тот свет, хоть в яму, хоть в тазик с цементом.
Я потихоньку беру ее на руки и несу в дом, и по фигу на больную ногу и на то, что рука горит, будто на вертеле. Ни слова не могу сказать, потому что слова застревают в глотке бессмысленными звуками. Все равно не смогу ничего выразить. Вот такой я херовый учитель литературы.
Но я хотя бы попытаюсь показать ей то, что чувствую.
****"
Спальня на втором этаже и идти по лестнице – это подвиг, достойный восхождения на Эверест. Чувствую себя так же, потому тело выламывает со страшной силой, но если ы не эта боль, я бы уже утонул в дерьме, которое всколыхнула гибель Инны. Почему чувствую себя виноватым? Почему грубил ей? Почему не спросил, нужна ли ей помощь?
— Я здесь, - слышу мягкий шепот Эвелины мне в шею, влажное дыхание по коже, от которого руки прижимают ее еще крепче.
Куда мне тебя спрятать, Кошка? Как смотреть в твои хрустальные глаза и не боятся, что ты стоишь рядом со мной, когда где-то за спиной, возможно, уже караулит та самая машина без опознавательных знаков?
Кошка прижимается к моей коже губами, горячо и жадно втягивает ее в рот, выразительно посасывая, как будто нарочно оставляет на моем теле свои метки.
— У тебя останется засос, - говорит со странным весельем, когда размыкает губы, а мне в ответ хочется схватить ее за голову и прижать сильнее, заставить покрыть меня своими метками, словно печатями.
Эвелина гладит горящую кожу кончиком указательного пальца.
— Не нужно, - останавливаю ее, вспоминая свои школьные годы, и девчонку, которая точно так же слишком крепко меня поцеловала, а потом, извиняясь, долго терла кожу, потому что так кровь якобы не застаивалась. Полный бред, но сейчас Эвелина, похоже, делает то же самое, только у нее это получается очень мило. – Пусть будут следы.
Она как будто слышит в моих словах немую просьбу и снова целует, на этот раз место под ямкой на шее. Фыркает, потому что ей мешает мой кожаный ремешок, отбрасывает его мне за спину, и с каким-то остервенением набрасывается жгучими поцелуями.