Исповедь пофигиста
Шрифт:
Тут я обычно просыпаюсь. Не могу такое даже во сне слышать. Вилли — трепло странное. Ну кому уперлось твое ведро? Кто из русских сейчас ходит по выбросам, кроме тебя?
У Вилли душа добрая, но подлая. Бывает добрая, но подлая душа? Бывает. И на «е» бывает, и на «я» бывает. Так и с Вилли. Только я в свою квартирку въехал, сижу на полу, музычку слушаю, счас, думаю, послушаю, буду «стенку» собирать, может быть. Я ее у одной немецкой старушки купил. Она в Испанию подалась, к сыну, так все свое барахло — под метелку. И такой порядок: купишь
Я ей сразу сказал:
— Мадам! Не будем так усложнять. Я забираю все. Все, что в подарок.
По глазам вижу: согласна. Но старый же человек, говорит не то, что думает:
— Юноша! Я вам немецким языком объясняю: подарок только с покупкой. Купите «стенку», получите прекрасную тумбочку под телевизор. О’кей?
— О’кей, о’кей! Я согласен, но я как бы беженец, русская сирота, у меня денег — только на вашу прекрасную тумбочку. Я имею другое предложение: я куплю тумбочку, а вы подарите мне «стенку». Какая вам разница? Кстати, вы в какого Бога веруете? И я в того же. Если вы не против, я готов купить у вас торшер вместе с люстрой и этот красный шкаф с кухонным гарнитуром. Вы меня понимаете?
— Майн Готт! Этот красный шкаф — настоящий макогони. Антик! Я его меньше чем за тыщу даже подарить не могу. А кухонный гарнитур остается будущим квартиросъемщикам. Они должны сделать ремонт сами, и за это получат кухонный гарнитур. Alles klar?
— Шон гут, шон гут! Шкаф и гарнитур я оставляю вам. Дарите их кому хотите. Макогони не мой стиль. А с тумбочкой вопрос решен?
— Я, право, не знаю, что скажет сын…
— Он что, тоже беженец? Подумаешь, что скажет сын. Главное, что скажет Бог.
— О! Бог скажет: es tut mir leid, старая ты дура! Aber Ok! Abgemacht!
Сижу на полу, музычку слушаю, счас, думаю, буду дареную стенку собирать. Я, когда ее разбирал, не пометил, что к чему, от радости. Так что будут проблемы при сборке. Стук в дверь. Вилли! Немножко пьян, но держится хорошо, только рубашка из штанов полезла. А, плевать. Ему плевать. Он — на своей земле.
Поглядел на мою «стенку», в разобранном виде она еще лучше смотрится, как цветной лом!
— О! Поздравляю! Ты купил все новое…
Поначалу я даже испугался. Вдруг социаламт услышит, вдруг у его вождя хэрра Золи такой «стенки» нет?
— Вилли! Все новое — хорошо забытое старое. Ты просто забыл, где эту стенку видел.
— Это совсем не важно, Иго! Ты весь день работаешь, ты должен выпить со мной кофе. Погоди.
Прибегает с горячим кофейником и целой миской недобитой посуды: чашки, блюдца, фужеры всех времен и народов, в цветочках. И в зубах чекушка пива — это для себя.
— Сейчас я тебе налью, — бормочет Вилли и выливает полкофейника прямо на мой новый стол: чашку-то он еще не поставил.
— О, это маленькая катастрофа! Не бойся, все будет о’кей.
И ладошкой сливает кофе мимо чашки на пол.
— На, пей!
— Вилли,
— Но я же принес тебе подарок. Вот.
Вилли, чуть не плача, ставит на пол миску со стеклом.
Ах ты, господи! Чуть было не прогнал человека с подарком. Это безобразие: уйдет — унесет.
— Тогда сиди тихо. Сиди и смотри.
С третьей попытки Вилли попал задницей на стул.
А через три дня подъезжаю я к нашему паркплацу. Хочу припарковаться, а некуда. Во всю ширину — чей-то «фолькс» с прицепом. Что за шайса? И так той жизни на одну заправку, так тут еще и стать некуда. Пришлось бросить машину у соседского гаража. А это строжайше нельзя. Но ведь и меня кинули. Значит, можно. Какого хрена?
А тут из заднего дворика нашего дома выходит такая охапка дров! Такие гладкие, свежие дрова на двух ножках. Дрова дошли до прицепа и туда свалились. А над ножками показалась голова Вилли.
— Я пилю дрова соседу для камина. Большой заказ! Мы немножко заняли твое место. Никакой паники, за все отвечаю я. Иди домой, камарад. Как кончим, позову.
— Ладно, Вилли, зови. Кончать вам не перекончать.
Вилли прибег через час, весь в опилках, шляпа под мышкой и совсем трезвый.
— Иго! Что ты не идешь? Там соседка выскочила, орет, что не может выехать из своего гаража. Спрашивала, чья машина. Я сказал, что твоя. Такая злая тетка!
Я туда. Тетка действительно злая, хоть вешай табличку «Не подходи — укушу!». Ее гараж, ее грунтштюк, ее Германия! Я говорю:
— Halten Ordnung, bitte! Я не спорю, все ваше, но херр Вилли тоже занял мое место своими дровами. Он сам сейчас все объяснит. Вилли, сукин сын! А где Вилли?
А нет Вилли. Хорош камрад! А он уже на своем балконе цветочки поливает. Я ему:
— Вилли! Ты что, псих? Она меня покусала. Ставь мне теперь прививки от бешенства, в живот.
А Вилли только головой затряс, как еврей на молитве:
— Такая сука, такая страшная баба! Арш ей в лох! Страшней моей фройдин из Бломберга. Я ее всегда боюсь. Ой, а где мое портмоне? Ты не брал мое портмоне? Nein, Gott!
— Вилли! Не ори, как пьяная баба. Что в нем было?
— Все, что угодно! Ключи от квартиры, аусвайс, билет до Бломберга на завтра, шестнадцать марок…
— А фройдины там твоей не было? Ну вот, а ты говоришь — все. Спокуха! Счас я к тебе приду.
У Вилли шикарная двухкомнатная квартира. Правда, вместо кухни ниша с электроплиткой, а вместо ванной — душевая кабинка, но зато сколько пространства для мебели! А сколько мебели! Раньше она вмещалась в одной комнате, теперь он затиснул ее в две. Но если Вилли женится и получит трехкомнатную квартиру, гроб поставить будет все равно некуда. К своей кровати Вилли добирается… черт его знает, как добирается. Скорее всего, по столу, умывальнику и подоконнику. А рядом с кроватью лежит его барабан. Я спать ложусь с молитвой: «Чтоб ты наступил на свой барабан и охрип!»