Исповедь послушницы (сборник)
Шрифт:
Кончита отпрянула, пораженная его ответом.
– Жена?! Она что, сумасшедшая, если согласилась за тебя выйти?
– Она меня любит.
– А ты? Ты сделал это, чтобы доказать всем, что достоин самого лучшего? – промолвила цыганка и неожиданно взмолилась: – Зачем тебе эта девушка? Да, она красива, но я не вижу в ее взоре жажды приключений и путешествий. Она из породы домашних птиц, которым хорошо и спокойно живется в клетке.
Взгляд Ниола сделался холодным и суровым.
– Кончита, перестань. Вспомни, я ничего тебе не обещал.
– Нет, обещал! Если не ты, то твои
– Пожалуйста, говори тише.
– Еще чего! – прошипела девушка и намеренно повысила голос. – Ты показал ей все, чему я научила тебя в постели? Наверное, она чересчур добропорядочна и нежна для истинной страсти. Думаю, стонет только тогда, когда уколет палец иглой!
Ниол беспомощно оглянулся. Должно быть, он все-таки плохо знал женщин. Ему казалось, что то, что некогда происходило между ним и Кончитой, устраивало девушку так же, как и его. Он не ожидал такой бури и таких слов.
Паола сидела спокойно, если не считать того, что ее лицо пламенело жарким румянцем, а опущенные ресницы вздрагивали.
Оставив цыганку, Ниол вернулся к ней и сказал:
– Пойдем отсюда.
– Не трудитесь, я сама уйду! – вскричала Кончита и выскочила из кабачка.
Она бежала по улицам, и злые слезы застилали ей глаза. Цыганке было досадно, оттого что она повела себя столь несдержанно и глупо, а больше всего ее раздражало то, что Николас предпочел ей другую: выбери он простую девушку, она была бы уязвлена куда меньше.
В среде таких изгоев, как она и этот юноша, было принято держаться друг друга и не нарушать неких условных границ.
«Он поплатится за это», – решила цыганка, вытерла слезы, гордо подняла голову и решительно зашагала к площади.
В этот вечер танец Кончиты был полон особой ярости и страсти. Густые волосы девушки метались по плечам, она запрокидывала голову и простирала вверх руки, словно пытаясь обнять небо, неистово вертелась, будто хотела освободиться от мучительной власти любви, разливавшейся по телу колдовским огнем и пронзавшей сердце. Пламя зажженного на площади костра озаряло ее залитое то ли потом, то ли слезами лицо, на котором выделялись огромные черные глаза и крепко сжатые кроваво-красные губы. Танец цыганки казался волшебным действом, столь далеким от пошлой обыденности, что, когда она принялась обходить публику, глиняная чашка мигом наполнилась не только медью, но и серебром.
Подойдя к очередному зрителю, Кончита подставила ладонь, и, к удивлению девушки, тот вложил в нее туго набитый кошелек.
– Пойдешь со мной после представления? На всю ночь? – тихо произнес мужчина.
Кончита не смогла его разглядеть: лицо незнакомца было наполовину скрыто полой плаща. Девушка вздернула задрожавший подбородок и сжала челюсти. Она танцовщица, а не девка для удовольствий.
– Не пойду. Заберите свои деньги, – сказала цыганка, с трудом сдерживаясь, чтобы не бросить кошелек прямо в лицо мужчины.
Когда Кончита вернула ему деньги, он схватил ее за руку и с силой притянул к себе. Девушка ощутила его жаркое дыхание и почувствовала его злобу. Пальцы незнакомца скользнули в низко вырезанный лиф ее платья и больно сжали грудь.
Цыганка вырвалась и
На следующее утро Флавио подошел к Кончите и сказал:
– Надо уезжать из Мадрида. Вчера во время нашего выступления за нами наблюдали фамильяры. Ты знаешь, у меня на них особый нюх, иначе едва бы мы так долго избегали обвинений в нарушении Божьих заповедей!
Девушка выглядела осунувшейся, ее яркие, выразительные глаза потускнели и покраснели. Ночью Кончита плакала в объятиях Марии, которая не находила слов утешения, ибо чем можно утешить сердце, пораженное любовью?
– Я согласна. Уедем, причем как можно быстрее. Только что делать с Марией?
– Если она сможет выступать вместе с тобой, пусть остается.
– Похоже, у нее иные цели. Я с ней поговорю.
Не успела цыганка дойти до фургона, как ее остановил незнакомый мужчина. Сначала девушка испугалась, а затем успокоилась. Он был одет как дворянин, у его бедра висела шпага. Оружие благородных людей поневоле внушало бедной танцовщице чувство доверия и преклонения.
Единственное, что не понравилось Кончите во внешности незнакомца, – это близко посаженные и как будто слегка косящие глаза: во всяком случае, она никак не могла встретиться с ним взглядом.
– Я искал вас, сеньорита, – произнес он, снимая шляпу, будто цыганка была знатной дамой. – Вы согласитесь мне погадать?
– Я не гадаю.
– Потому что это запрещено?
– Нет. Я не умею, – равнодушно ответила девушка.
– Вас зовут Кончита, правда? – Он обезоруживающе улыбнулся. – Вы гадали моему приятелю в прошлом году. Он остался очень доволен. Я вам хорошо заплачу. – И быстро добавил: – Видите ли, мне не жалко денег, потому что я страдаю от любви.
Цыганка заколебалась. Иногда она все же гадала – этому девушку обучила воспитавшая ее женщина, – гадала, если у нее было особенное настроение или она испытывала большую симпатию к человеку. Или если он обещал много денег.
– Мое гадание не поможет вам обрести любовь.
– По крайней мере я буду знать, стоит ли мне питать хотя бы каплю надежды или это мираж в пустыне, стоит ли мне гореть в пламени страсти или лучше погаснуть!
Его слова звучали искренне. Кончита прикинула вес кошелька, который держал дворянин. Она зарабатывала не так уж и мало, но то, что публика бросала в ее чашку, по традиции делилось между всеми. Большая доля шла на взятки, которые Флавио раздавал всякого рода вымогателям за право выступать в том или ином городе.
Цыганка вспомнила красивое платье девушки, которую выбрал Николас. Вероятно, мужчины ценят не только то, что находится под одеждой, но и внешнюю оболочку. А уж в душу не способен проникнуть никто из них!
Она накупит нарядов и украшений, оденется как благородная сеньорита, приедет в Мадрид и нарочно покажется Николасу! А еще даст денег Марии, чтобы той больше не пришлось торговать собой. Последняя мысль оказалась решающей.
– Хорошо, – сказала Кончита, – только это должно остаться между нами.