Исповедь скряги
Шрифт:
На улице она, конечно, задала мне по первое число за то, что я разревелась перед ними и опустилась до мольбы. «Ага, соврала!» — удовлетворенно воскликнул инспектор, когда, сняв с меня пальто и обшарив карманы форменной рубашки, нашел украденные карандаши.
Инспекторы записывают наши имена и адреса в формуляры, которые мы подписываем. Затем они говорят, что известят наших родителей в письменном виде, по почте.
В тот же вечер, дома, я сознаюсь во всем.
Натали стойко молчит. Она ждет письма. Каждый вечер она возвращается домой, цепенея от страха. Но проходят дни, недели. Наши родители так ничего и не получили. Инспекторы Евромаркета, видимо, решили, что и без того
В десять лет меня интересуют не столько сами деньги как таковые, сколько шоколад, который на них можно купить.
Страсть к шоколаду у нас общая с бабушкой по отцовской линии. Я с ней вижусь только летом и на пасхальные каникулы, когда приезжаю в Бретань в большой бабушкин каменный дом в двух шагах от пляжа. После инсульта она здорово сдала, не может больше читать, да и ходит с трудом. Только смотрит телевизор и совершает короткие неспешные прогулки. Сидя в своем обитом бежевым бархатом кресле из темного дерева, бабушка стучит по подлокотнику узловатой рукой и слабым, тоненьким голоском пронзительно восклицает, как капризный ребенок: «Я хочу умереть! Хочу покончить со всем этим!» Я не знаю, как ее утешить. Должно быть, ее жизнь жутко скучная: целый год жить совсем одной в этом огромном доме, в обществе лишь собаки да кухарки, и даже не иметь возможности почитать!
Наш приезд бабушку развлекает и одновременно утомляет. Но лично я никогда ее не утомляла. Я любимая внучка. Единственная, кто общается с ней и уделяет ей толику своего драгоценного беззаботного времени — час в день. Мы с бабушкой вместе отправляемся на прогулку. Она держится за меня и опирается на деревянную палочку. Мы продвигаемся вперед маленькими шажками. Наши прогулки всегда имеют одну и ту же цель — либо журнальный киоск рядом с «Гранд-отель» «де ля Мер», либо магазинчик на бульваре Пляж. Мы идем за шоколадом.
Шоколадка с нугой, пирамидка «Сюшар» с пралине, батончик «Марс» или плитка «Нестле» с воздушными рисовыми хлопьями. Часть мы съедаем по дороге, часть приберегаем про запас. Вернувшись домой, бабушка прячет в своей комнате то, что у нее осталось. Ей нельзя ничего сладкого. Если кухарка найдет шоколад, она попросту его конфискует. Я замечаю, куда бабушка его прячет. После инсульта у нее плохо с памятью. Поэтому на следующий день, пока бабушка смотрит телевизор, я без зазрения совести иду в ее комнату и шарю под стопкой простыней в шкафу и в ванной между банками и склянками. И забираю себе припрятанный шоколад.
Во время одной из прогулок бабушка говорит, что сначала нам надо зайти к дяде Полю. Ей нужно попросить у него денег. После инсульта бабушка стала небрежно обращаться с деньгами, и поэтому младший брат оформил над ней опеку. Рука об руку мы входим в прекрасный каменный особняк дяди Поля. Дядя Поль всегда одет подчеркнуто элегантно. «Я обещала купить малышке какой-нибудь подарок», — говорит бабушка. Никогда раньше я не слышала, чтобы голос ее так звучал: просительно, умоляюще, надтреснуто от унижения. Дядя Поль возражает и напоминает, что она уже приходила за деньгами два дня назад. «Это мои деньги! — кричит обычно такая тихая бабушка, с той же яростью, с которой выкрикивает слова „хочу умереть!“, приводящие меня в ужас. — Это мои деньги, и я имею право делать с ними все, что захочу. Я обещала купить малышке подарок!»
Я стою, опустив голову. Я не осмеливаюсь взглянуть на дядю Поля. Я очень надеюсь, что он уступит. В противном случае подарка не будет. И значит, мы зря проделали весь этот путь.
Он уступает. Смиренно, но торжествуя в душе, рассыпаясь в благодарностях и обещая, что больше на
Наконец я останавливаю свой выбор на кукле в чепце, упакованной в продолговатую прозрачную коробку. Вещь совершенно бесполезная, и если б мне такую вручила, вернувшись из поездки, подружка другой моей бабушки, то подарок непременно оказался бы в помойном ведре. Мне абсолютно не нужна эта кукла, проку от нее никакого. Но я не в состоянии отказаться от подарка или потратить на него меньше той суммы, что мне на него выделили.
Сколько же раз я сопровождала бабушку в экспедицию за шоколадом? Не так уж и часто, несмотря на всю мою любовь к сладкому. С утра до вечера я торчала на пляже, откуда меня невозможно было вытащить. Что касается раскопок под стопкой белья в шкафу при входе в бабушкину комнату, где, как я знала, хранился спрятанный накануне шоколад, то этот фортель я проделала лишь однажды.
Эти картинки отчетливо выделяются яркостью и свежестью красок на общем, весьма хаотичном, фоне моих воспоминаний о каникулах, — видимо, потому, что мне было чудовищно стыдно в тот день, когда я, любимая внучка, открыла шкаф, чтобы украсть у бабушки ее последнюю радость в жизни.
Впрочем, разом меньше, разом больше, какая разница? Я все равно была и остаюсь мелким воришкой.
Последний раз это произошло в большом книжном магазине Латинского квартала. Мне тридцать лет, я замужем, преподаю в университете, я автор одного романа. Я провела в Париже рождественские каникулы и завтра возвращаюсь в Нью-Йорк. Я рассматриваю новинки на стеллажах. Одна из книг привлекает мое внимание. Ее автором оказывается парень, в которого я была по уши влюблена в восемнадцать лет. Первая страница мне нравится, и я беру книгу.
Я отбираю еще несколько книг и расплачиваюсь кредитной карточкой, на которую продавец обращает внимание, поскольку она американская. Я одета элегантно: пальто из искусственного меха и шляпка. Продавец — приятный молодой человек интеллигентного вида, вероятно, студент. Мы болтаем. Я рассказываю ему, что я француженка, живу в Нью-Йорке, преподаю в университете и тоже пишу. Он одобряет выбор книги моего приятеля, которую он уже прочитал. Я признаюсь ему, что училась в одном классе с ее автором: «Мы всегда сидели рядом. Он посещал курсы александрийского стиха, так что с ним было не соскучиться!» На молодого продавца это произвело впечатление.
Мне совсем не хотелось покидать книжный магазин, где продавцы такие симпатяги. Отныне, сказала я себе, в Париже буду покупать все книги только здесь. Я бросаю последний взгляд на книжные полки и замечаю несколько книг писателя, роман которого мне так понравился несколько лет назад. Книги маленькие и довольно дорогие, наверное потому, что напечатаны на тонкой веленевой бумаге и иллюстрированы гравюрами. Я предпочла бы приобрести их в недорогом карманном издании. Я не знаю, какую же выбрать. И тут замечаю, что на одной из книг электронный ценник просто наклеен на обложку, а не впечатан в нее, как на других. Вдруг меня осеняет мысль отклеить этикетку и стащить эту книжку, купив еще две. Идея заполучить три книги по цене двух кажется мне справедливой, особенно если учесть количество текста, который они все вместе содержат.