Исповедь старого дома
Шрифт:
И еще целая гора строчек, писем и человеческой боли. Михаил вспомнил о письме, на которое наткнулся во время своего первого осмотра буфета. Вот почему адрес на конверте показался ему знакомым! Это был его адрес, они жили там с мамой и академиком до переезда на Котельническую.
Картина жизни сложилась перед Михаилом в считаные секунды. Студенческая компания, где двое юношей влюблены в одну девушку. Она выходит замуж за одного, рожает ребенка, а через какое-то время все же уходит к другому: более успешному, более харизматичному, но самовлюбленному и так и не желающему простить
Сначала Михаил разозлился на мать, но затем как-то сразу успокоился: «Если она в чем и была виновата, то жизнь ее за это наказала сполна». Потом ощутил радость от осознания того, что академик никогда не был ему настоящим отцом. И, в конце концов, почувствовал непреодолимую тоску от того, что жизнь подарила ему счастье знакомства с отцом родным, но сделала это счастье таким скоротечным. «Дом», — неожиданно вспомнил он и снова полез в буфет. Очень скоро он вытащил очередной конверт со связкой ключей и адресом деревни в Подмосковье.
Через несколько дней, похоронив отца и собрав пожитки, Михаил уже стоял у калитки старого дома. Он зашел за забор. С удивлением огляделся по сторонам. И сам дом, и вековые сосны, его окружающие, казались ему знакомыми. Он мог поклясться, что на опушке раньше стояла горка, по неровным дорожкам он катался на трехколесном велосипеде, а фотография смеющихся лыжников наверняка была сделана с крыльца.
Михаил взглянул на крыльцо и замер: на крыльце сидела большая собака, которая одновременно и скалила зубы, и виляла хвостом, не зная, как реагировать на незваного гостя. Но собака Михаила совершенно не заинтересовала. Прямо за ней в проеме входной двери стояла, вопросительно глядя на него и чуть заметно улыбаясь, Аня.
Мужчина подошел к крыльцу, медленно поднялся к двери. Женщина посторонилась, пропуская его на террасу, заставленную коробками.
— Ты приехала?
— Уезжаю. Скоро водитель приедет. — Анна качнула головой в сторону стоявшей под тентом машины.
— Так вот для чего я здесь, — сказал Михаил будто самому себе и добавил: — Для того, чтобы тебя остановить.
Анна открыла было рот, чтобы поинтересоваться, по какому праву он станет ее останавливать, но онемела, пораженная пронзительным криком, донесшимся из комнаты:
— Аня! Аня, иди сюда!
25
Алевтина Андреевна Панкратова лежала на кровати, посматривая на свой портрет, присланный из Америки, и выполняя упражнения, предписанные физиотерапевтом. Она медленно шевелила пальцами ног и силилась оторвать пятки от простыни. Правая уже немного поддавалась. Левая пока оставалась неподвижной, но Алевтина Андреевна собиралась следовать предписаниям врача и верила, что встанет на ноги и еще выйдет на сцену. Разве когда-то ее планы оставались нереализованными?
Она как раз почувствовала легкое покалывание в левой щиколотке, когда услышала на террасе голоса. К ним вновь пожаловали гости, точнее,
— Аня! Аня, иди сюда!
Спустя несколько секунд в дверях возникла удивленная и растерянная Анна, обеспокоенно спросила:
— Да?
— Там Миша?
— Да.
— Мы должны остаться. Остаться, а потом вернуться в Москву.
— Но мы же не можем, мама!
— Надо возвращаться, дочка.
— Ты не можешь, мама!
— Я не могу, а ты должна.
— Но почему?
— Потому что ты — великолепная актриса!
— Великолепная, — отозвалась Анна и погладила мать по голове. — Великолепная, но не великая.
Великая актриса Панкратова смерила дочь долгим взглядом и царственно, как и положено великим актерам, произнесла:
— Мы никуда не едем.
Анна вернулась на террасу.
— Что случилось? — спросил Михаил.
— Кажется, я перестала быть Нукой.
— Так вот для чего я здесь! — снова сказал мужчина.
— Для чего же? — отозвалась женщина.
— Для того, чтобы все исправить. Как ты думаешь, это возможно?
— Исправить невозможно только смерть. Есть будешь?
Чуть позже, извинившись перед прибывшим водителем и отпустив его восвояси с щедро выплаченной компенсацией, Аня и Миша сидели на террасе, пили горячий чай и неторопливо рассказывали друг другу о жизни.
— Ты смирилась с тем, что она так и не получила наказания? — спросил Михаил о матери Анны.
— Она никогда никого не любила. Разве это не наказание?
Великая актриса Панкратова, лежа в комнате и слыша их разговор, впервые в жизни почувствовала угрызения совести. Ей стало стыдно, потому что она осознала правоту Михаила. Она действительно не получила достаточного наказания, потому что в конце жизни судьба неизвестно за какие заслуги подарила ей счастье почувствовать любовь к собственному ребенку. Впервые за долгое время Алевтина Андреевна заснула совершенно счастливой.
Эпилог
Совершенно счастливым чувствовал себя и старый дом. Теперь — он был в этом уверен — в истории его жизни можно будет поставить красивую точку. В открытое окно чердака ворвался ветер и уронил с высокого тюка фотоальбом. Ветхий от старости и сырости, он развалился на части, усеяв пыльный пол выцветшими черно-белыми фотографиями.
Дом внимательно смотрел на снимки маленького кудрявого мальчика, вспоминал топот его ножек по своим комнатам, слышал веселый смех и видел ямочку на правой щеке. Волнистые волосы мужчины, сидевшего с Анной на кухне, уже подернулись сединой, но смех его оставался тем же: веселым, искренним и счастливым, а на правой щеке все так же проступала глубокая ямочка. И дом, и собака ощущали тот покой и безмятежность, которые могут наступить только тогда, когда все хозяева в сборе.