Исповедь Стража
Шрифт:
— Кор-мэ о анти-этэ, таирни. — Вала почти коснулся рук Халдара — ладонь к ладони — и жестом показал: встань.
— Что ты сказал?..
— Тебе не до конца рассказали об этом обычае? Это значит — «мир мой в ладонях твоих, ученик». А язык… теперь это язык Аст Ахэ, — помолчал. — Но помни: уж коли ты решил стать моим учеником, и спрос с тебя будет особый.
— Сечь будешь?
— Сечь? — Вала недоуменно приподнял бровь.
— Ну да. Берешь прут — ивовый, скажем, — и… Да ты смеешься надо
Взрослого мужчину? Воина? Насколько я знаю обычаи наших предков, высечь взрослого могли только за очень позорный поступок. И после этого обычно изгоняли из племени… Ну точно — изгой!
— Откровенно говоря, да. Хотя иве можно найти и более достойное применение.
— И чему ты будешь меня учить?
— Многому. Лечить с помощью слова, трав и камней. Отличать растения, годные в пищу. Слушать лес. Языкам — Синдарин, Квэниа… Ах'энн — без этого ты не сможешь читать наши книги. Да, а читать ты умеешь?
Халдар смущенно опустил глаза.
— Ну, ничего, научишься, невелик грех. Оружием владеть…
— Так много? И что, все твои ученики это знают?
— Конечно, — пожал плечами Вала, — и не только это. Но тебе придется отказаться от привычки носить меч.
— Почему?
— Таков здешний обычай. Пока не научишься достаточно хорошо владеть оружием.
Халдар вздохнул.
— Что ж, придется привыкать. — Улыбнулся. — Учитель…
Вот уж точно — нашел ученика. Ничего не умеет делать и явно изгой. Наверняка он потом достиг высокого положения…
Борондир часто говорил мне — читайте книги между строк, учитесь искать истину. Вот я и нашел. Как же просто представить в выгодном свете низость — назови негодяя непонятым страдальцем, и все. Думаю, летописцу как раз так и поведали эту повесть. Сам-то он все принимал за чистую монету.
А вот Мелькор — он-то понимал, кто к нему пришел? А если понимал — не притворялся ли он, что верит истории Халдара? Чтобы опять — остаться чистым в глазах других, если что случится, и снова страдать — предали, мол, меня?
Дальше повесть была без названия. На полях другой рукой написано — Время Печали. Похоже, предыдущий лист утрачен. Неведомый составитель приписал: «Сие было после похищения Камня Памяти, оный же Сильмарилл на языке Элдар, а такоже после того, как Хурин покинул Аст Ахэ, отпущенный по воле Властелина. Однако же Хурин не пожелал открыть душу свою Властелину и отверг его, почто Властелин был в великой печали».
ЛИУ НИЭН — ВРЕМЯ ПЕЧАЛИ
— Пришли люди, Повелитель, и принесли этот знак — говорят, посланы Повелителем Воинов. Что прикажешь?
— Впусти, — после недолгого молчания сказал Вала.
Их было шестеро. Один — на носилках, закрытый по горло плащом. Бородатые длинноволосые люди, тяжелые и плечистые, хотя и не очень рослые. У двоих на головах рогатые шлемы, остальные в кожаных шапках, обшитых бронзовыми накладками. Грубые рубахи до колена, кожаные безрукавки,
— Эй, друг, а где сам-то? Властелин-то где?
«Однако».
— А не скажешь ли ты сначала, кто ты сам таков и что у тебя за дело здесь?
«Смел, ничего не скажешь. Видно, из тех племен, что вырезают богов из дерева и приносят истуканам жертвы, а чуть что — расправляются с ними. Просто и справедливо. Немудрено, что при таком обращении они не больно-то боятся богов.
А Мелькор, видимо, ждет, что в нем прямо так сразу признают бога? И упадут на колени, как водится?
Воин горделиво заявил, положив руку на меч:
— Я Марв, сын Гонна, великий воин Тонна, сын Тонна из рода Тоннмара, лучшего вождя Повелителя Воинов Гортхауэра! И я несу слово его Властелину!
— Ну так говори.
Воин туповато воззрился на Мелькора и, нахмурившись, спросил:
— Это еще почему?
— У тебя же слово к Властелину. Ну так говори. Я слушаю.
— Ты? — недоверчиво спросил воин.
Вала усмехнулся краем рта. Конечно, они ожидали увидеть что-нибудь более внушительное. Вроде шестирукого громилы с волчьей головой — у них, что ли, бог войны таков? Мелькор неспешно поднялся по ступеням на престол и возложил корону на голову. И странно изменился он — на троне сидел величественный, мудрый и грозный властелин, и даже раны на его лице внушали благоговейный страх. И, изменившись в лице, Марв, сын Тонна, упал на колени.
Чего и следовало ожидать. Вообще-то это понятно — только что нахамил богу, так что жди по шее.
— Прости, о великий, что не догадался, не разглядел! Прости и помоги! — ревел он жалостным голосом.
— В чем я могу помочь? И что за слово передает мне полководец Гортхауэр?
— Вот он как раз и говорит — спаси, Властелин, Гонна, сына Гонна, вождя нашего! Спаси брата!
— Что с ним?
— Да ранили его, Властелин.
— И что — Гортхауэр не смог помочь ему?
— Как не смог! Давно бы умер брат, если бы не он! Да вот на все сил не хватило. Вези, говорит, к самому. Коней дал, знак дал…
— Хорошо. Несите раненого. И уходите. Потом позову.
Когда воины уходили, он поймал на себе недоверчивый взгляд. «Любопытно все же — каким они представляли себе меня?»
Раненый был мужчиной могучего сложения, лет сорока с виду — солидный возраст для этих недолго живущих людей. Темные, слипшиеся на лбу от пота волосы заплетены на висках в косицы, длинные усы мешаются с густой бородой, явным предметом гордости хозяина. Карие глаза ярко блестят на бледном лице. Вала отшвырнул задубевший от крови и грязи когда-то зеленый плащ.